с воодушевлением. Он не любил Византию; конкуренция с Пизой и Генуей становилась все ожесточеннее, и если Венеция хотела сохранить влияние на восточных рынках, то требуются решительные действия. Армия крестоносцев тоже была рада изменению планов, которое укрепит и обогатит поход и восстановит единство христианского мира. Итак, ровно через год после встречи в Венеции флот бросил якорь у берегов Константинополя.
Алексей III, как обычно, не подготовился к обороне города. Верфи не использовались с тех самых пор, как его брат шестнадцать лет назад полностью доверил кораблестроение Венеции; его адмирал за это время распродал якоря, паруса и снасти с немногих оставшихся кораблей, бесполезные остовы которых теперь лежали во внутренней гавани. Император и его подданные с изумлением наблюдали, как 5 июля, вскоре после рассвета, армия крестоносцев пересекла Босфор и высадилась чуть ниже Галаты, в северо-восточной части Золотого Рога. Галата была торговым поселением, в котором жили главным образом иностранные купцы, и потому не была окружена стенами. Ее единственным укреплением служила круглая башня, где находилась огромная лебедка, поднимавшая и опускавшая цепь, которая перекрывала вход в пролив [84]. Ее гарнизон продержался полные сутки, но на следующее утро сдался. Венецианские моряки освободили запоры лебедки, и огромная цепь длиной 450 метров с грохотом упала в воду. Флот ринулся в пролив, уничтожив те византийские суда, которые обнаружились во внутренней гавани. Морская победа была полной.
Атака на город была направлена на самое слабое место византийской обороны – участок моря перед дворцом во Влахернах, который занимал угол, образованный Феодосиевыми стенами и теми, что шли вдоль пролива, на краю северо-западной части города. Нападение началось одновременно с моря и с суши; венецианские корабли сидели в воде низко под весом осадных орудий – катапульт и баллист на баках, трапов и штурмовых лестниц, подвешенных на веревках между реями. Армию крестоносцев, атаковавшую с суши, сначала отбросили размахивавшие секирами англичане и датчане из Варяжской стражи; но в конечном итоге дело решили венецианцы, и в значительной степени сам Энрико Дандоло.
Виллардуэн сообщает, что, хотя венецианские штурмовые суда подошли к суше так близко, что находившиеся на носу солдаты бились с защитниками лицом к лицу, моряки все еще не решались начать полномасштабную высадку:
Дож Венеции, который был старым человеком и ни капельки не видел, стоял весь в кольчуге на носу своей галеры и держал перед собой знамя св. Марка. И вот он закричал своим людям, чтобы его вывели на сушу, а если не сделают этого, то он их покарает. И они повели галеру так, что она пристала к берегу; и они выскочили из нее и вынесли перед ним на сушу знамя св. Марка. И когда венецианцы увидели на суше знамя св. Марка и галеру своего сеньора, который высадился на берег прежде них, каждый из них почувствовал себя пристыженным, и все они выскочили на сушу.
Вскоре 25 прибрежных башен оказались в руках венецианцев. К этому времени крестоносцы тоже ворвались в город и стали поджигать деревянные дома, пока не запылал весь квартал. Алексей III бежал в тот же вечер.
Византия осталась без императора в самый критический период истории страны, и старого Исаака Ангела торопливо освободили из тюрьмы и вернули на трон. Он был еще более слеп, чем Дандоло, однако оставался законным императором, так что, восстановив его на троне, византийцы теоретически уничтожили все основания для дальнейшего вторжения крестоносцев, помимо обязательств, принятых молодым Алексеем. Эти обязательства Исаак теперь был вынужден подтвердить, одновременно согласившись сделать своего сына соправителем. Лишь после этого крестоносцы объявили о его официальном признании, после чего удалились в Галату ждать обещанной награды.
1 августа 1203 года Алексея IV Ангела короновали совместно с его отцом. Он сразу пожалел о данных весной обещаниях: казна была пуста, а подданные открыто негодовали из-за новых налогов, которые он был вынужден ввести, – ведь они хорошо знали, на что пойдут эти деньги. Священники возмутились, когда он конфисковал и переплавил церковную утварь, и пришли в ярость по поводу его планов подчинить их Риму. Он становился все более непопулярным, а вездесущие крестоносцы продолжали оказывать на него давление. Однажды ночью группа франков наткнулась на небольшую мечеть в сарацинском квартале за храмом Святой Ирины и спалила ее дотла. Пламя перекинулось дальше, и в течение следующих двух дней Константинополь поглотил сильнейший пожар со времен Юстиниана.
Когда несколько дней спустя к императору явилась делегация из трех крестоносцев, чтобы потребовать немедленной уплаты обещанной суммы, он ничего не смог им дать, и началась война. Ее не хотели ни крестоносцы, ни греки; жители Константинополя желали лишь избавиться от этих западных бандитов, которые разрушали их город и к тому же выкачивали из них последние деньги; франки же негодовали, что им приходится находиться среди изнеженных и избалованных людей, вместо того чтобы решительно сражаться с язычниками. Даже если греки полностью выплатят свой долг, франки не выиграют от этого материально – это лишь даст им возможность заняться собственными неоплаченными счетами в отношении венецианцев.
Ключ ко всему находился в руках Энрико Дандоло: он мог в любое время отдать флоту приказ к отплытию, к облегчению крестоносцев и к великой радости византийцев. Сначала он отказывался это сделать на основании того, что франки никогда не смогут выплатить ему свой долг, пока не получат денег от Алексея. Теперь он почти забыл об этом долге, так как сосредоточился на гораздо более масштабной цели – свержении Византии. Советы Дандоло приняли иное направление: от Ангелов больше ждать нечего и, если крестоносцы хотят получить свое, им придется взять Константинополь силой. Оказавшись в городе и посадив одного из своих предводителей на трон, они смогут выплатить долг и профинансировать крестовый поход. Это шанс, который им больше не представится.
В Константинополе большинство людей считало, что Алексей IV должен уйти, и в январе 1204 года единственный по-настоящему сильный человек устроил самосуд над правителем. Алексей Дука, прозванный Мурзуфлом («насупленным») из-за своих сросшихся на переносице бровей, был знатным человеком, занимавшим при дворе пост протовестиария [85], который давал ему право беспрепятственно проходить в покои императора. Поздно ночью он ворвался в спальню императора, разбудил его и сообщил, что подданные восстали против него; закутав его в длинный плащ, он вывел его из дворца через боковую дверь туда, где ждали его сообщники. Несчастного юношу заковали в кандалы, а потом удушили тетивой от лука. Вскоре после этого умер его слепой отец; Виллардуэн полагает, что смерть была естественной – похоже, ему не пришло в голову, что ее могли подстроить.
Устранив соперников, Мурзуфл короновался в Святой Софии как
