Ознакомительная версия.
– И что же? – нахмурился османский бей, припоминая встречу с чудовищем-христианином.
– Наши лекари говорят тем, кто отказывается от их услуг: «Когда вас покинет сознание от боли и потери крови, к вам придет «синий шайтан». От его лечения еще никто не посмел отказаться. Он дает жизнь, но забирает душу!»
– И что в этом правда? – рассерженно свел седые брови Орхан-бей.
– Этот… Человек… Его называют «синий шайтан»… Он действительно несколько раз приходил к тем, от кого отказались, в виду их безнадежности, наши лекари. Особенно к тем, кто имел открытые раны на черепе. Это Даут его приводил. Он же давал и хирургические инструменты…
– Грязный христианин осмелился врачевать священных воинов джихада? – едва сдерживая гнев, воскликнул бей.
Алаеддин, зная сложный и порой непредсказуемый характер своего брата, попытался смягчить неминуемое наказание:
– Из тех десятерых, кого коснулся этот христианин как хирург, выжило семеро. А для них уже были выкопаны могилы. Он спас семь священных жизней. Я сам ходил с ними беседовать. Эти семеро чувствуют себя хорошо и готовы опять идти в бой. Я попытался наградить этого «синего шайтана» сотней акче[167], но он отказался взять деньги…
– Вот как! И почему же?
– Он не пожелал мне этого объяснить.
– А мне он объяснит! Приведите его ко мне. И где наш тайный верный пес Даут? Пусть также явится и объяснит, почему его «синий пес» отказывается принимать истинную веру. Ведь это так? Он и не помышляет стать мусульманином!
Великий визирь опустил глаза и виновато вздохнул:
– Прости меня великий бей, но ни Даут, ни его «синий пес» не смогут в ближайшие недели предстать перед твоими, подобные орлиным, глазами. Сегодня утром я отослал их в Бурсу по важному делу.
– Хорошо. Это потом, – и Орхан-бей вновь улыбнулся, осматривая кипящий котел корабельной верфи, ежедневно рождающий корабли – будущую славу турецкого флота.
* * *
На краю кипящего котла Измита на разосланном персидском ковре, что был ярче и насыщеннее красками, чем чахлая, уже выпаленная солнцем трава побережья, обедал Даут. Его писцы, совместно с писцами великого визиря едва успевали вести учет и распределение продовольствия, поступающего от рассвета до заката.
Самому Дауту работы было невпроворот, но он все же лично отобрал из многочисленного бараньего стада, что пригнали пастухи от гор центральной Анатолии, для насыщения желудков священных воинов, нежного ягненка. Лично и наблюдал за тем, как два его раба из горцев Македонии, освежевали и обжарили на углях сладкое мясо. Лично порвал руками горячее мясо, отдав хрустящий бок своему «синему псу».
– Да простит меня Аллах, но и свиные косточки под соусом из хрена и имбиря знатная пища. Но если Всевышний запретил вкушать грязную свинью, значит на то он имел важную причину. И все же интересно… Мне так и не удалось узнать, в чем провинились свиньи перед Аллахом. Муллы указывают на священные строки Корана. Вот и все их объяснение. Возможно вина хрюшек в том, что их мясо слишком быстро портится под жарким солнцем пустыни, откуда вышли первые верные дети Аллаха. Что поделаешь. На все воля Аллаха. Даже на то, чтобы не упиваться вином и не одурманивать себя курением гашиша. И это правильно. Трезвый воин – думающий воин! И все же, иногда хочется свиного окорока с большим кувшином сладкого вина. Да простит меня Аллах. А в остальном – ислам самая справедливая и мудрая религия. Особенно в том, что все мусульмане-братья. Вера уважения и терпимости к другим религиям. А еще справедливость во всем. Даже в налогах! Византийский император забирал у земледельцев половину урожая. Турки берут у подчинившихся им христиан только четвертую часть. А у тех, кто принял ислам, не берут и вовсе, или самую малость. Вот и бегут под покровительство турок христиане. Да и в самом Константинополе партия паламистов[168] становится день ото дня все сильнее и сильнее. А я вот принял ислам всей душой и сердцем. Вот только мне и через десять лет трудно вставать на первую молитву-намаз – еще до того, как солнце не поднялось выше острия копья. И опять же запах жареной свинины и пары вина…
Даут посмотрел на «синего шайтана». И сегодня не стоит затевать с ним беседу о том, что принятие им ислама даст свободу и богатство. Он опять начнет бормотать о своей вине перед Господом. И о том проклятии, что наложил христианский бог на него, как убийцу и палача. Порой Дауту казалось – этот «синий шайтан» бредит в слабоумии. Но с удовольствием наблюдая за тем, как он мастерски сверлит черепа раненых и сшивает их мышцы и кожу, отбрасывал сомнения о целостности рассудка своего пса.
– Ах, вот ты где!
Даут, услышав знакомый голос, тут же отбросил мясо и вскочил на ноги. Он низко поклонился восседающему на белом жеребце великому визирю, и подобострастно спросил:
– Чем могу служить моему господину?
– Я сказал великому бею, что ты и твой… гм-м… помощник еще утром отбыли в Бурсу по очень важным делам, которые займут несколько недель. А ты все еще здесь! Писцов и служивых оставь. Возьми только рабов. Мое письмо доставят в Бурсу, прежде чем ты доберешься до столицы. А времени тебе там быть… четыре… Нет! Три дня, начиная с этого мгновения.
Больше не сказав ни слова, Алаеддин погнал своего коня вверх на холмы.
– Вот она служба, – несколько опечаленно сказал начальник тайной службы. – Что-то случилось. Даже шея зачесалась. Великий визирь – умнейший и мудрейший из всех тех, кого я знал и знаю. Он благоволит ко мне. Если ему нужно, чтобы я в такую жару сломя голову летел в Бурсу, значит нужно лететь не мешкая. Эй, вы! Собирайтесь, сейчас выступаем! И мясо ягненка не забудьте!
* * *
Лететь сломя голову Даут все же не стал. К тому же, дорога была затруднена многочисленным воинством, обозами и стадами животных, двигающихся с востока на запад, и множеством скрипучих возов и одноколесных арб, везущих раненных и огромную добычу с того же запада.
Уже в час по полудню начальник тайной службы, наглотавшись пыли, велел взбираться на придорожный холм и на нем установить навес. Здесь, во власти свежего ветерка, под волнующейся тенью византийского шелка, на красочном персидском ковре он продолжил прерванный завтрак и привычный поучительный монолог со своим «синим псом»:
– Ты думаешь, я не вижу по твоим глазам и не понимаю твоего молчания? За эти полгода ты ни разу меня не упрекнул. Но желал! Я знаю! Еще бы! Христианин предал своего бога и стал ревностным слугой тех, кто грабит и убивает христиан. Молчишь? Молчи, молчи… А я скажу.
Вот посмотри. Видишь в двадцати шагах от дороги возле тех колючих кустарников мертвого верблюда и птичий рынок при нем? Видишь? Внимательно посмотри. А пока смотришь, слушай меня.
Ознакомительная версия.
