Каждый старейшина синедриона обязан был изучить медицину, быть адептом науки прорицания во всех отраслях, обнимающих астрологию, искусство помогать родам, составлять гороскоп, предсказывать будущие события и знать тайны так называемой белой магии, столь близко соприкасавшейся с запрещенным волшебством. Требовалось также, чтобы каждый был превосходным языковедом, и было мнение, что они сведущи в семидесяти языках, обнимающих, как тогда думали, все наречия обитаемой земли.
Ни евнух, ни урод не могли претендовать на занятие места в этой священной корпорации, равно как ни ростовщик, ни осквернитель субботы, ни занимавшийся беззаконными делами или заведомо перед всеми согрешивший. Люди, занимавшие этот возвышеннейший пост среди иудейского народа, подавшие голос в совете и имевшие право на жизнь или смерть своих чад, должны были быть людьми мудрыми, образованными, безупречными и столь же благородными телесно, как и умственно.
С самого начала своего установления синедрион был единственным судилищем, имевшим право обсуждать главнейшие дела, и он заботливо сохранял это право, налагавшее на него такую великую ответственность, во время всех бедствий нации вплоть до римского ига, отнявшего эту власть. Империя присвоила себе право осуждать преступников на смерть, но лишь только иудеи открыто взбунтовались против своих поработителей, синедрион возвратил себе свои старинные преимущества и, как прежде, воссел судить соотечественников.
Синедрион обыкновенно собирался в наружной зале и торжественной процессией вступал в зал правосудия. Отдернутый невидимой рукой, багряный занавес медленно открывал дверь, и, одетые в черное, члены суда входили парами и садились в установленном порядке. По мере появления их привратник, скрытый за ширмами, произносил их имена, и каждый отмечал свой приход тем, что, направляясь к своему седалищу, торжественно произносил:
«Вот я перед лицом Божиим!»
Председатель являлся последним из всех и садился на более высоком седалище, в некотором отдалении от прочих членов.
Затем самый младший член читал краткую молитву, на которую все собрание немедленно отвечало: «Аминь!» С этого времени суд считался открытым и готовым судить все подлежащие ему дела.
В настоящем случае самым младшим членом был левит, лет шестидесяти, величественного вида, какой он сохранил, несмотря на все лишения осады. Его лицо, обрамленное развевающейся бородой и с годами сделавшееся суровым, однако, не потеряло красоты, какой отличалось в юности. Финеас Бен-Эзра обладал внешними достоинствами, благодаря которым люди способны производить впечатление на других. При этом он отличался даром слова, расчетливым умом и беззастенчивым сердцем. Приверженец партии Иоанна, он искренно ненавидел зилотов, некогда обвинявших его самого в изменнической переписке с Веспасианом. К великой славе своей и к полному смущению врагов он отразил это обвинение, но люди, хорошо осведомленные в этом деле, продолжали, однако же, верить в его справедливость. С холодным выражением торжества на своем красивом лице он занял свое место, обменялся взглядами с двумя-тремя из своих товарищей, по-видимому, наиболее доверенных, и эти последние очень ясно поняли, что эти взгляды предвещают серьезную опасность обвиняемому.
Князь синедриона Матиас, сын Боеса, уже исполнявший должность великого священника, был человек суровый и добросовестный, сторонник старинной иудейской партии. Он сходился во мнениях с Элеазаром и, кроме того, находился в личной дружбе с этим смелым энтузиастом. Но никакое земное соображение не могло склонить его непреклонную стойкость с той узкой тропы долга, какой он считал нужным идти, соблюдая священную букву закона.
Благодаря престарелым летам и суровому виду он пользовался большим влиянием на сограждан, усиливавшимся еще занимаемым им важным положением.
Несколько секунд после того, как князь синедриона занял свое место и была прочитана общая молитва, царило молчание. Матиас, наконец, прервал его. Он медленно поднялся, оправил одежду, так что на ее кайме стали видны священные символы и каббалистические фигуры, и заговорил сухим и ровным тоном:
— Князи дома Иудина, старейшины и знатные, священники и левиты народа. Мы собрались сегодня еще раз, в силу нашего древнего преимущества, судить о важном и серьезном деле. В этом верховном совете нашей земли мы сохраняем те же формы, какие переданы нам отцами с первых времен, включая даже время пребывания их в пустыне. Эти формы соблюдались во время великого пленения нашего народа. Наши победители могли запрещать их нам, но мы тотчас же восстановили их, как только получили снова независимость, и Тот, кому мы обязаны повиноваться, дал нам возможность соблюдать их. Мы не отступим ни на йоту от наших привилегий и еще менее от права судить дела жизни и смерти. Этот суд так же неотделим от нашего существования, как та скиния, которая сопровождала нас в стольких превратностях и с которой мы так тесно связаны. Низшее собрание, избирающее членов нашего учреждения, уже обсудило ужасное обвинение, созвавшее нас сюда. Члены его решили, что дело слишком серьезно, чтобы они могли судить о нем, что оно осуждает на смерть одного, если не двух членов славного дома Бен-Манагема, что оно может лишить нас вождя, которого можно по праву считать одним из самых стойких патриотов, уже доказавшим, что он храбрейший из наших защитников. Но к чему может послужить это, князи дома Иудина, старейшины и знатные, священники и левиты народа? Ужели мне не нужно прибегать к ножу, когда самая большая ветвь гниет на моем винограднике? Не следует ли мне, наоборот, отсечь ее собственной рукой и бросить в пожирающий огонь? Если мой брат виновен, неужели мне нужно защищать его в силу того, что он мой брат? Не должен ли я, наоборот, выдать его мстителю и спасти его душу? Мы все на нашем посту, мы готовы внимательно выслушать и беспристрастно обсудить все предлагаемые обвинения, каковы бы они ни были. Финеас Бен-Эзра, повелеваю тебе пересчитать твоих собратьев и назвать число их.
Согласно с установившимся обычаем Финеас поднялся со своего седалища и, важно обойдя залу, пересчитал всех находившихся в ней, одного за другим, громким и торжественным голосом. Затем, видя, что число точно, он остановился перед высокой кафедрой нази и трижды сказал:
— Князь синедриона! Таинственное число исполнено!
Председатель снова обратился к нему:
— Финеас Бен-Эзра! Готовы ли мы судить всякое дело по преданиям нашего закона и по строгой букве его? Выскажем ли мы в решениях нелицеприятную мудрость и беспощадное правосудие?
