Размотав веревку, он привязал камушек к одному концу и перебросил его через одну из вертикальных ветвей черешни; камушек упал по другую сторону, и сержант потянул веревку, а когда конец оказался в двух или трех футах от земли, он навязал на нем петлю с величайшим тщанием.
Вдруг в кустарнике произошел шум.
Паризьен поднял голову.
Сержант Петрус и человек восемь стрелков выбежали на прогалину.
— Та, та, та! Милости прошу, — сказал Паризьен шутливо.
— Благодарю! Что вы тут хлопочете?
— Как видите, товарищ, устраиваю виселицу, чтобы рассчитаться с этим господином, — ответил Паризьен, указывая на банкира, буквально лежащего врастяжку на земле.
— Вот фантазия! Что это за субъект?
— Всмотритесь-ка лучше. — Петрус ткнул его ногою.
— Банкир Жейер! — сказал он.
— Собственною особою к услугам вашим… для некоторого развлечения, — подтвердил Паризьен все более и более насмешливо. — Но как попали вы сюда, товарищ?
— Услышал два выстрела, друг любезный, а командир Мишель был здесь, разумеется, это испугало меня, и я бросился на поиски.
— Вы хорошо сделали, сержант, сперва стрелял вот этот человек, а потом я.
— Да, да, я узнал звук вашего ружья. И командир не ранен?
— К счастью, нет, но этот негодяй ранил и, пожалуй, убил прелестную даму, с которою командир беседовал в то время по-дружески.
— Что вы говорите?
— Правду.
— Как! Этот подлец стрелял в баронессу фон Штейнфельд?
— Как в кролика — да, товарищ, пройдите немного дальше, и вы найдете бедную женщину, лежащую в дупле мертвого дерева.
— Бегу сейчас, бедная женщина! — вскричал Петрус. — Надеюсь, вы не помилуете этого мошенника?
— Кажется, не похоже на это, — ответил Паризьен посмеиваясь.
Знаком, запретив волонтерам следовать за ним, Петрус помчался по направлению, указанному ему зуавом.
Тот спокойно принялся опять за свое дело с помощью уже волонтеров.
Прогалина, где остановился зуав, имела порядочный объем; до войны она была центром большой порубки леса, что доказывалось множеством помеченных для срубки деревьев и пней, торчащих из земли; срубленные деревья были очищены от ветвей и сложены в кучу, совсем готовые для перевоза. Нагрянула война, работы остановились, и, разумеется, бревна и ветви лежали тут в ожидании лучших дней.
По приказанию Паризьена вольные стрелки устроили из этого леса нечто вроде платформы у самого подножия дерева, предназначенного служить виселицей.
Исполнив это, Жейера поставили на платформу, прислонив спиной к дереву, на шею ему накинули петлю, два волонтера приподняли его, и Паризьен сунул ему под ноги толстую чурку, потом веревку прикрепили так, чтобы она не соскользнула.
— Вот и готово, — сказал Паризьен, потирая руки, — механика на славу, надеюсь.
Три вольных стрелка сошли с платформы, предоставив несчастного банкира его судьбе.
Вот каково было его положение: туловищем прислоненный к стволу дерева, он ногами опирался на чурку, и веревка с петлей, накинутой ему на шею, была натянута не настолько, чтобы сильно спирать дыхание, но при малейшем движении, которое он сделает, чурка неминуемо выкатится из-под его ног, он потеряет равновесие и будет повешен безвозвратно.
Паризьен великодушно предупредил его об этом.
— Ради Бога, убейте меня сейчас! — вскричал несчастный. — Не осуждайте меня на эту пытку.
— Души мы губить не хотим, — холодно возразил сержант, — вы большой грешник, пользуйтесь немногими минутами, которые вам остаются, молитесь и кайтесь пред Господом.
— Разве нескольких минут достаточно, чтоб вымолить прощение моих проступков? — вскричал осужденный в отчаянии.
— Это ваше дело и до меня не касается.
— Увы! Мои силы истощаются, пощадите во имя всего святого!
— Вы приговорены к казни, молитесь, если смеете.
— Сжальтесь, сжальтесь! — кричал повешенный, хрипя. — Убейте меня скорее!
— Нет.
— Я богат, на мне более миллиона золотом и банковыми билетами; возьмите все, я отдаю вам, только жизнь оставьте мне, жизнь, жизнь, самую жалкую жизнь, но только не эту ужасную смерть. Сжальтесь, я выбился из сил!
— Молитесь, ваше золото не спасет вас, нам оно не нужно. Раз мы простили вам, теперь вы осуждены безвозвратно, молитесь. Прощайте.
Сержант сделал знак, и вольные стрелки последовали за ним. Еще несколько минут мольбы, угрозы и богохульства презренного шпиона преследовали их.
Они ускорили шаги. Вдруг раздался ужасный, нечеловеческий крик, при всей их храбрости они вздрогнули, и кровь застыла в их жилах.
Правосудие свершилось — банкир отдал Богу душу, тело его было уже только бездыханным трупом.
Однако Мишель находился в большом затруднении: он не имел понятия, как перевязывают раны, и Лилия, бедная девушка, смыслила в этом не более него, она только умела плакать.
Баронесса лишилась чувств.
Напрасно Мишель ломал себе голову, придумывая средство оказать необходимое пособие доброй женщине, столько раз доказывавшей ему свою преданность; и теперь она лежала умирающая у его ног, жертва последней попытки спасти его с товарищами.
Лакей и кучер баронессы, старые и преданные слуги, прибежали при звуке выстрелов, но также не знали, что делать, и приходили в отчаяние.
В эту минуту появился Петрус.
Увидав его, Мишель вскричал от радости и бросился к нему навстречу.
До поступления в отряд вольных стрелков Петрус Вебер несколько лет изучал медицину, он занимался отлично и, когда вспыхнула война, ему оставалось только защитить свою диссертацию для получения степени доктора.
В немногих словах Мишель передал ему случившееся.
— Все это я знал, — ответил Петрус, — Паризьен сказал мне. В каком положении находится раненая?
— Она в обмороке.
— Тем лучше, при обмороке оборот крови медленнее и она легче запекается. Ведь я сначала поступил врачом в отряд альтенгеймских вольных стрелков. У меня в сумке все, что нужно, чтобы осмотреть рану и сделать перевязку. Не будем отчаиваться.
— Надеетесь вы спасти эту несчастную женщину, любезный Петрус?
— Я многим пожертвовал бы для этого, не скрою, что она внушает мне живейшее сочувствие.
— Пытаясь еще раз предостеречь нас от коварства врагов наших, она была ранена подлецом Жейером.
— Знаю, я видел Паризьена, он собирается повесить жида.
— И хорошо сделает.
— Я не осуждаю его, он же мне сказал, где отыскать вас.
— И вы думаете, что спасете эту бедную женщину?
— Сделаю все от меня зависящее, но ничего еще не могу сказать, когда не видал ее.
— И в самом деле, где же у меня голова, что я держу вас здесь! Пойдемте.
Они подошли к соломе, на которой лежала баронесса.
