Они подошли к соломе, на которой лежала баронесса.
— Оставьте меня с раненой, — сказал Петрус, — эта молодая девушка поможет мне при перевязке, вас мне не нужно, не пускайте сюда никого.
— Не оставляйте меня долго в неизвестности, я в тоске. Как скоро вы осмотрите рану, скажите мне, опасная она, смертельная или ничтожная, я предпочитаю самую ужасную известность тому чувству, которое теперь сжимает мое сердце.
— Честное слово, любезный Мишель, я все скажу вам без утайки, когда сам буду знать. Идите же; со мною несколько товарищей, велите им сходить за водою, или, если нет воды, хоть снегу принести, снег даже лучше, мне он нужен для перевязки.
Мишель вышел из дупла, в то же мгновение предсмертный крик банкира мрачно огласил воздух. Молодой человек содрогнулся.
— Что это? — спросил он себя, оглядываясь вокруг. — Не новое ли несчастье? Сохрани нас Боже!
Подошедший с товарищами Паризьен тотчас объяснил ему настоящую причину.
Когда Паризьен кончил доклад, Мишель снял шляпу.
— Да простит ему Бог! — сказал он.
— Что сделать с трупом? — спросил Паризьен.
— Вырыть могилу и тотчас схоронить его.
— Человек этот перед смертью объявил нам, что при нем более миллиона золотом и банковыми билетами.
— Он даже предлагал нам эти богатства, если мы согласимся оставить ему жизнь, — прибавил Влюбчивый.
— Что вы сделали с деньгами?
— Не касались их, командир, без вашего приказания мы не хотели обыскивать его.
— Вы хорошо поступили, я пойду с вами до места казни, мы снимем тело и сделаем опись всему, что окажется на нем, потом тело надо схоронить. Двое из вас будут рыть могилу, пока мы составим опись. Вы, Влюбчивый, постарайтесь достать воды и принесите ее сюда, а вы, Шакал, останетесь здесь. Если сержант Петрус будет искать меня, тотчас бегите за мною.
— Слушаю, командир.
— Пойдемте, господа.
Мишель, предшествуемый Паризьеном, который служил проводником, удалился в сопровождении вольных стрелков.
Когда они достигли прогалины, где свершилась казнь, двое тотчас принялись рыть могилу в стороне, по указанию командира.
Должно быть, Жейер испустил дух в жестоких страданиях: черты его были страшно искажены, судорожно сжатые руки закинуты на голову и, вероятно, в минуту агонии схватились за веревку; круглая палка, которую сержант сунул ему под ноги и которая, выкатившись из-под них, причинила мгновенную смерть, упала с платформы и лежала на снегу.
По приказанию Мишеля Паризьен отпустил веревку, два вольных стрелка подхватили тело и положили его на землю.
Тогда приступили к осмотру. Мишель заносил в список все, что мало-помалу находили на умершем банкире.
Он не солгал: при нем была громадная сумма золотом и банковыми билетами, сверх того, оказывались и важные бумаги от прусского правительства с подписями Бисмарка и Мольтке.
Кроме сафьянового пояса и бумажника, набитого бумагами, в одежде покойного находилось громадное количество потайных карманов, где сделаны были самые удивительные, драгоценные открытия.
Все было тщательно занесено в список, и присутствующие скрепили его своею подписью.
Денег оказалось почти до трех миллионов; какими грабительствами, должно быть, накопил такую громадную сумму презренный, которого несколько недель назад заставили заплатить несколько миллионов выкупа!
— Эти деньги принадлежат французскому правительству, — сказал Мишель, — их надо отдать, мы не имеем на них права — это гроши, отнятые у многих сотен семейств, обобранных и доведенных до нищеты.
Могила была вырыта, тело опущено в нее, засыпано землею и заложено громадными кусками дерева, все вместе потом тщательно утоптали, чтобы тело не вырыли и не растерзали хищные звери, две палки в виде креста воткнули над могилою, и вольные стрелки, молча, оставив прогалину, вернулись на место, где совершилось покушение на жизнь баронессы.
Влюбчивый исполнил приказание Мишеля, он отыскал воду и принес достаточное количество.
Петрус еще не спрашивал командира.
Последний заставил тогда Влюбчивого передать ему, что произошло в шалаше после его ухода.
Он исполнил это в немногих словах.
Шалаш оказывался гораздо ближе, чем полагал Мишель. Услыхав два выстрела, Петрус встревожился насчет командира, решил произвести рекогносцировку и сам стал во главе ее. Стеречь шалаш со сложенными там сумками и поддерживать огонь он оставил капрала Освальда с четырьмя волонтерами.
Прошло довольно времени, и оставленные в шалаше волонтеры, вероятно, сильно беспокоились, да и мало ли что могло случиться. Мишель приказал Влюбчивому и Шакалу идти в стан, передать товарищам, что было, и вместе с тем строго предписал им, если он долго будет в отсутствии и Оборотень вернется ранее его, тотчас вести контрабандиста к мертвому дереву, где застанут его непременно.
Два вольных стрелка немедленно отправились в путь.
Чтоб не захватил их врасплох неприятель, если б бродил в окрестностях, отыскивая Жейера, Паризьен поставил двух часовых в кустарнике. Возвращаясь, он увидал привязанного к кусту оседланного мула. Он отвязал животное и повел его за собою на прогалину. Этот мул, красивый и сильный, принадлежал банкиру. Вероятно, Жейер давно уже тайком наблюдал за действиями баронессы и скрыл своего мула в кустах, чтоб спастись бегством после замышляемого им убийства.
Мул был тщательно осмотрен, однако ничего на нем не оказалось, кроме седла и сбруи. Его привязали за каретой.
Чем более проходило времени, тем сильнее становилось беспокойство Мишеля.
Наконец Петрус показался у входа в дупло; длинное и бледное лицо сержанта смотрело мрачнее и унылее чем когда-либо, что Мишелю показалось добрым знаком: он с давних пор знал Петруса вдоль и поперек.
У Петруса радость была сумрачна, счастье угрюмо.
Мишель бросился к нему.
— Ну что? — спросил он в волнении. Сержант взглянул на него сурово.
— Я охотно выкурю трубочку, — ответил он, — сапристи! Целых два часа не курил.
И он немедленно набил свою огромную трубку, которая всегда висела у него на поясе.
— Ну же, Петрус, отвечайте мне! — вскричал Мишель, топнув в нетерпении ногою.
— Мы все смертны, — объявил сержант, чиркнул спичкой по рукаву и закурил трубку.
Мишель овладел собою, он знал, с кем имеет дело.
— Ах! Как приятно, — сказал сержант, выпуская громадный клуб табачного дыма, — право, я сильно в этом нуждался.
— Ради Бога, Петрус, друг мой, сжальтесь надо мною, не оставляйте меня долее в невыносимой пытке; теперь трубка ваша раскурена, чего же вам недостает еще? Скажите мне, есть надежда или надо опасаться всего?
