Мы сидели рядышком, а затем он провел длинным белым пером мне по лбу и обнял за плечи. Я чувствовала в нем спокойную силу, которую прежде ощущала лишь в своем отце, но все равно чувствовала себя несчастной, потому что это был совсем другой человек.
«Дорогой Джон!
Мы видели тебя издалека и умираем от голода.
Если ты читаешь это письмо, значит, ты, наконец, приехал в Ривер-Бенд. Но я больше не могу лично поприветствовать тебя. Я очень, очень сожалею. Как славно было бы пройтись с тобой вдоль ручья. Теперь я хромаю, как старый бушмен, и тебе пришлось бы поджидать меня на каждом шагу. Но, думаю, ты не стал бы возражать. Идти чуть помедленнее даже пошло бы тебе на пользу. Постарайся не печалиться из-за того, что мы не встретимся. То, что во мне осталось, по-прежнему живет в тебе. И то, что соединило нас в Порту, пребудет вовеки. Ты это знаешь, иначе бы тебя здесь не было. Спасибо, что приехал.
Девочка, которая передаст тебе это письмо — моя дочь Морри. Мы так называем ее, но ее настоящее имя — Мемория. Она — все что осталось мне от прошлого. И в ней тоже — частичка меня. Я знаю, что ты будешь к ней также добр, как и ко мне. Мы ведь похожи, разве нет?
Я сделал все, что мог, чтобы оградить Ривер-Бенд от зла, насколько это в моих силах. Как сказал бы Бенджамин, я попытался извлечь то серебро, что хранилось в сердце тьмы. Я вижу теперь природу этого зла, хотя прежде она ускользала от меня. Оно кроется в забывчивости. Но мы с тобой помним бушменские легенды и в конце концов одержим победу.
Помнишь, как Оливковые Сестры говорили нам, что нужно всегда окружать себя красивыми вещами? Ты увидишь: я пытался последовать их совету в своем саду, — в особенности, если тебе повезет и ты увидишь его после грозы. Дожди здесь напоминают мне о тех местах, где я родился, и это хорошо, хотя я больше не могу следовать за грозой и охотиться.
Тебе придется стать здесь сернобыком. То, что ты увидишь, пробудит в тебе шотландского льва, но это лишь приведет к неприятностям. Здесь, в Ривер-Бенде, никто не знает ничего-ничего о Льве, Страусе, Жирафе и Зебре. Они не понимают Тору. Время Гиены царит здесь вечно. Поэтому я прошу тебя не оставаться надолго. Мы оба помним, как в прошлом Гиена пытался тебя обмануть. Он сделает это опять. Держи в руках белое перо, что я подарил тебе, когда почувствуешь, что совсем пал духом. Оно тебя защитит. Не бойся… Я по-прежнему вижу Богомола в твоих пальцах.
В этих краях ты сможешь подражать многим птицам. Они все прекрасны и тоже помогут тебе. Они напомнят о той красоте, которую ты несешь в своей душе.
Много лет назад я тебе рассказывал, как Богомол украл мед у Страуса, и как я тоже украл бы для тебя сокровище, если нужно. Я не солгал. Даже хотя я больше не могу быть с тобой, это сокровище — здесь. Я поручаю Морри твоим заботам. Вы будете нужны друг другу в будущем. Забери ее отсюда и подари новый дом. Воспитай ее как свою дочь. Ты будешь самым лучшим отцом, и я знаю, что она тебя полюбит. Если ты по-прежнему все тот же Джон, каким был прежде (а в этом я не сомневаюсь), то я знаю, что ты почувствуешь, когда увидишь ее.
Поведаю тебе одну тайну: ты никогда об этом не знал, но ты — величайший охотник из всех, кого я встречал в своей жизни.
То, что ты здесь — живое этому доказательство. Может, ты не самый отважный и не самый сильный, хотя и эти качества свойственны тебе. Возможно, ты даже не самый быстрый, хотя способен нестись как ветер. Нет, величайших охотников отличает их верность и преданность. Поэтому ты победишь. Я это знаю.
Передай от меня привет Бенджамину. Скажи, что я усердно трудился и здесь, в Америке, как нигде больше, нужна еврейская алхимия. И если я сумею хоть отчасти вернуть то, что было разбито и позабыто, возможно, я отчасти исполню свое предначертание.
Поцелуй от меня оливковых сестер и скажи им, что они мне очень помогли. Обними за меня матушку и передай, что я вспоминаю ее с любовью. Надеюсь, с ней все хорошо. Также поцелуй за меня отца и скажи, что он прощен. Надеюсь также, что он простил и то зло, что я причинил ему.
Джон, я очень сожалею, что не смог быть с тобой все эти годы. Я бесконечно горжусь тобой.
Полуночник.»
Подписавшись, Полуночник пририсовал звериную морду к букве «П», высокие уши к букве «Л» и длинный хвост — к букве «К».
Я был тронут таким доверием, но от этого письма веяло ощущением близкой смерти. Мысль об этом причинила мне невыразимую боль.
«Насколько лучше стала бы моя жизнь, если бы он был рядом, — подумал я. — Сколь многое мы могли бы исправить…»
Разве существует худшее зло, чем обратить в рабство человека, способное написать такое письмо другу, которого он не видел два десятка лет? Худшего преступления не знало человечество!
Прочитав письмо, Морри, должно быть, пришла к тому же выводу. У нее застучали зубы, и я усадил ее рядом и обнял за плечи, точно так же, как в прежние времена это делал Полуночник.
Я осознал, как сильно он рассчитывал на меня. И это придало мне бодрости.
После ухода Морри я задумался: кого мне придется убить, чтобы вырвать для нее свободу. Однако когда я взял пистолет, то заметил, что с ним что-то не так. Дуло внутри было заделано. Оружие оказалось бесполезным. Хуже того, оно взорвалось бы в руках у любого, кто попытался бы из него выстрелить. Я уже собрался пойти на кухню и попросить у Лили нож, чтобы проковырять дыру, когда вдруг осознал очевидную вещь: это было сделано преднамеренно. Кто-то из тех, кого Морри посвятила в свои замыслы, возможно, тот самый человек, что продал ей оружие, решил помешать ее планам.
Ее предали.
Пряча оружие под одеждой, я вышел в коридор, а затем бросился вниз по лестнице. Заслышав мои шаги, мастер Эдвард окликнул меня из кабинета. Я сказал, что сейчас не могу к нему подойти.
— Мне нужно зарисовать дерево в этом восхитительном свете, — пояснил я. Затем я выскользнул наружу и бросился к кухне. Морри наверху гладила белье. Когда я представил ей доказательства предательства, она в ужасе воззрилась на меня. Я объяснил, что нужно осмотреть остальное оружие. Мы договорились, что она возьмет несколько пистолетов из тайника и тихонько пронесет ко мне в комнату после ужина. Конечно, это было рискованно, но я не видел другого выхода.
Нам обоим стало ясно, что она в отчаянии. И все же я чувствовал себя полным сил, — должно быть, благодаря ее вере в меня.
Я уже начал продумывать новый план и велел Морри не тревожиться. Чтобы попасть на пристань, мы обойдемся без оружия. Потом я пообещал, что все подробности расскажу сегодня вечером.
За ужином я заставил себя болтать о пустяках с Эдвардом. Выпив портвейна, я вышел наружу, сказав Кроу, что хочу подышать воздухом. Ночь была жаркой и влажной. Похоже, собирался дождь. Прокравшись в комнату к Морри, я постучал в дверь и окрикнул ее. Она уже достала два мушкета и второй пистоль и теперь сидела вся в слезах: она уже проверила их и убедилась, что они тоже испорчены.
