Не дожидаясь просьбы, девушка поставила перед ним кружку с пышной пенной шапкой, за что он был ей благодарен. Но мысли пикардийца все время возвращались к иному предмету: его мучило желание узнать, что скрывает дверь за светлым гобеленом. Любопытство стало нестерпимым, тем более что накануне Ренье не слишком преуспел в том, чтобы его удовлетворить. Женщины в Черном доме будто сговорились ему мешать: госпожа Мина постоянно находилась в комнате брата, если же ей случалось выходить на минуту, она тщательно запирала дверь на замок. Внизу старая Грит не спускала глаз с гостя: невзирая на мучившие ее боли, вылезала из своего закутка и, словно собака, с угрюмым видом усаживалась на ступенях лестницы. Сесса ничего не делала, но смотрела на школяра таким умоляющим взглядом, что ему становилось не по себе — точно он и вправду готов был совершить нечто роковое. Когда же Ренье удавалось отделаться от этого ощущения, он спрашивал себя, что же кроется за этим простодушным видом, и так ли невинна молодая служанка, как желает казаться?
Но своих мыслей пикардиец не выдавал. Сидя за столом, он завел непринужденный разговор, с наигранным сочувствием расспрашивая о здоровье Хендрика Зварта.
— Я был так пьян в тот вечер, не помню и половины из того, что говорил и делал, — сказал он Сессе. — Надеюсь, наш хозяин скоро будет в добром здравии.
— От всего сердца молю об этом Господа и Пречистую деву, — серьезно ответила девушка.
— Когда же господин Зварт намерен встать с одра болезни?
— Не скоро. Хозяйка молчит, но я слышала ее разговор с Симоном ван Хорстом: раны господина Хендрика заживают плохо, сделалось воспаление на левом глазу, а правый так ничего и не видит. Вчера мы с Грит ставили свечи за исцеление хозяина.
Но Ренье покачал головой, словно сомневался:
— Много ли пользы от фунта сала и воска? Нет, в таком деле было бы желательно заручиться поддержкой влиятельного святого, совершив благое паломничество и пожертвовав ему не менее пяти золотых дукатов.
— Пяти золотых? — ахнула служанка.
— Minimum, nihilo proximus[13]… — пожав широкими плечами, ответил школяр. — Многое зависит от положения святого в небесной иерархии: известно ведь, что Господь к одним охотнее преклоняет ухо, нежели к другим, и у всех имеются посредники. Хорошо еще, чтобы святой был из этих мест — к землякам-то охотнее прислушиваются. Требуется также учесть спешность и важность прошения. Ergo[14], блаженный Фульк из Нейи обойдется не более, чем в пять лиардов, но какой с него прок? От святого Арнульфа толку побольше, но на поклон к нему надо идти в Брюссель, а в таком случае лучше просить святую Гудулу — у той, известно, и мать, и брат, и сестры ныне пребывают на небесах, в великой милости у Христа и Девы Марии. Коли они затянут все вместе, так и ангельский хор перепоют. Вот и выходит, что на каждого надо положить по гульдену, иначе никак. В таком деле, как наше, скупиться не пристало.
— Господин Ренье, по-вашему, святые — вроде тех лавочников, что торгуются за медный грош? Разве при жизни они не были смиреннейшими из людей, разве не творили милостыню, зачастую отказывая себе в насущном?
— Не вини их за это, все дело в природе — naturae vis maxima[15]. Она дала золоту два вида существования: здесь на земле это металл, а на небесах — чистый свет, благодать Божья. Брось монетку в церковную кружку, а тебе взамен — лучик; так и приобщаемся понемногу, и никто не в накладе, ни святые, ни церковь.
— Все вы смеетесь! — сердито топнула служанка. — Не стану вас слушать!
Пикардиец скорчил покаянную мину, и девушка, не выдержав, расхохоталась. На недолгое время оба забыли о делах, творящихся в Черном доме; от смеха по кухне прокатился звон, а на полках затряслась посуда.
Их веселье разбудило старую Грит. С появлением старухи Ренье почувствовал, как внутри у него все вскипает, но не подал виду. Про себя он поклялся, что обведет ее вокруг пальца, а потому, вмиг сделавшись серьезным, достал из кармана деревянные четки и принялся медленно перебирать зерна.
— Я знаю еще об одном верном средстве — вернее не бывает, — произнес он, словно про себя. — О нем мне поведал каноник из Лёвена, но оно действует лишь раз в году накануне Пасхи…
— Что же это за средство? — спросила Сесса.
— Если добрый человек от всего сердца желает ближнему исцеления, ему надо отстоять полунощницу в Великую среду, а утром взять немного благословенного елея и начертить им три креста на голове и плечах больного. Это средство испытано многократно, и всякий раз следовало полное исцеление.
Грит слушала его с подозрением, но неожиданно ее морщинистое лицо смягчилось.
— Болтун дело говорит, — кивнула старуха. — Я слыхала о таком. Говорят, и вправду верное средство. Сегодня среда, надо бы нам с тобой, дочка, пойти в церковь вечером да и отстоять службу, как положено. Глядишь, смилуется Господь, и благословенный елей поможет нашему бедному господину Хендрику… Да, так и сделаем, пойдем вместе, я и ты.
— Стоит ли вам себя утруждать? — нерешительно спросила Сесса. — Ночи еще холодные, а в церкви такие сквозняки — вы опять застудитесь… Я бы и одна сходила, а вы лучше останьтесь с госпожой Миной.
— Я пойду с тобой, — сказал Ренье.
— Тебе что до этого? — огрызнулась старая служанка. — Наверняка задумал какую-то пакость… Ух, продувная рожа! Не смотри на девчонку, одна она не пойдет, я буду с ней, а ты катись, куда хочешь!
— А как же твои кости? — спросил пикардиец.
— Мои кости — не твоя забота! Они носят меня много лет, проскрипят и еще ночку. К тому же, известно ведь, что во время мессы человек не стареет, и болезнь к нему не липнет… А с хозяевами побудет мой Андрис, да и Симон ван Хорст собирался навестить их вечером.
Ренье вышел из кухни, на его губах блуждала довольная улыбка. Он поднялся по лестнице и заглянул на чердак — оттуда пахнуло сыростью и мышами. Единственное окно было забито доскам; прикинув, пикардиец решил, что оно, должно быть, выходит на заднюю часть дома — так и оказалось. Там же находились несколько пристроек: одна использовалась как прачечная, в другой хранились запасы угля и дров, третья вела к погребам, винному и колбасному. Ренье спустился вниз, прошел через кухню и вышел в огород; здесь все было заброшено, а на грядках росли лопухи и крапива. Узкая тропинка вела к переулку, заваленному отбросами. Пройдя сквозь него, школяр очутился на перекрестке с фонтаном. Отсюда начинался спуск к городской заставе; другая дорога вела к рынку, носящему название Hoekig (Угловой).
Гуляя по Ланде, Ренье удивился тому, какая тишина стоит в городе: на улицах не видно людей, лавки заперты, окна домов закрыты ставнями. Лишь с церковной колокольни доносили звонкие удары, да возле мясной лавки две собаки шумно делили кость. Побродив еще немного, пикардиец наткнулся на оборванца, дремлющего в тени старой вербы, и узнал у него, что вечером в Леу будет крестный ход, и многие горожане ушли туда; женщины же отправились в монастырь святой Гертруды, чтобы послушать Иена ван Борхлуна, известного проповедника. Из-за этого Ланде почти весь опустел.
