— И вы до тех пор ломали себе голову над этой печальной темой, пока не заболели, вместо того чтобы обратиться ко мне за советом и рассказать всю историю? — сказал Олдбок.
— Совершенно верно. А тут подоспела моя ссора с капитаном Мак-Интайром и необходимость бежать из Фейрпорта и вообще из здешних мест.
— Бежать от любви и поэзии — от мисс Уордор и «Каледониады»?
— Именно так!
— И с тех пор вы, по-видимому, вынашивали планы, как помочь сэру Артуру?
— Да, сэр, в чем мне помогал капитан Уордор в Эдинбурге.
— И Эди Охилтри — здесь. Вы видите, я все знаю! Но откуда у вас было столько серебра?
— Это была посуда, принадлежавшая мистеру Невилу. Она хранилась у доверенного лица в Фейрпорте. Незадолго до смерти мистер Невил приказал переплавить ее. Вероятно, он не хотел, чтобы я видел гербы Гленалленов.
— Так вот, майор Невил, или, разрешите мне сказать, Ловел, — это ваше имя мне особенно мило, — мне кажется, вам придется сменить оба ваши псевдонима на имя и титул высокородного Уильяма Джералдина, обычно называемого лордом Джералдином.
И антикварий поведал о странных и грустных обстоятельствах смерти матери молодого человека.
— Не сомневаюсь, — добавил он, — что ваш дядя поддерживал версию, будто дитя того несчастного брака умерло. Может быть, он сам помышлял наследовать брату: ведь он когда-то был разгульным и необузданным молодым человеком. Но что касается каких-либо злоумышлении против вас лично, то хотя нечистая совесть Элспет и могла навести ее на подозрения, вызванные взволнованностью мистера Невила, рассказ Терезы и ваш полностью оправдывают его. А теперь, мой дорогой сэр, разрешите мне представить сына отцу.
Мы не будем пытаться описать эту встречу. Всесторонние доказательства оказались исчерпывающими, так как мистер Невил оставил у своего управляющего, пользовавшегося его доверием, запечатанный пакет и в нем подробный отчет обо всем деле. Этот пакет приказано было вскрыть лишь после смерти старой графини. Причиной столь долгого сохранения тайны, вероятно, был страх перед тем, как разоблачение позорного обмана может отразиться на высокомерной и властной старухе.
Вечером того же дня йомены и добровольцы Гленаллена пили за здоровье молодого наследника. Месяцем позже лорд Джералдин сочетался браком с мисс Уордор. Антикварий преподнес молодой леди массивное обручальное кольцо старинной чеканки с девизом Альдобранда Олденбока «Kunst macht Gunst».
Старый Эди, самая замечательная личность из всех, когда-либо носивших голубой плащ, спокойно переходит из одного дружеского дома в другой и хвалится тем, что странствует только в солнечные дни. Впрочем, за последнее время появились признаки, что он как будто собирается перейти к оседлой жизни: его часто можно застать в уголке уютного домика между Монкбарнсом и Нокуинноком, куда после свадьбы дочери удалился Кексон, с расчетом пребывать недалеко от трех местных париков, за которыми он продолжает ухаживать — теперь уже только для собственного удовольствия. Сам Эди поговаривает: «Это — славное местечко, к тому же приятно иметь угол, где можно посидеть в дурную погоду». Все думают, что, когда его суставы еще более утратят гибкость, он навсегда останется здесь.
Миссис Хедоуэй и Маклбеккиты были щедро одарены своими богатыми покровителями, лордом и леди Джералдин. Вдова хорошо использовала полученное, рыбаки же растратили его впустую. Им и теперь перепадает кое-что, но распоряжается всем Эди Охилтри, хоть они и ворчат, не желая признавать такого посредника.
Гектор быстро повышается по военной службе. О нем уже не раз лестно упоминали в «Правительственном вестнике»; вместе с тем растет и расположение к нему дяди. Не менее доволен молодой воин тем, что застрелил двух тюленей, положив этим конец бесконечным намекам антиквария на историю с phoca. Ходят слухи, что мисс Мак-Интайр скоро станет женою капитана Уордора, но это нуждается в подтверждении.
Антикварий часто посещает Нокуиннок и Гленаллен-хауз — якобы для того, чтобы закончить два очерка: о кольчуге Великого графа и о левой перчатке Дьявола в латах. Он неизменно осведомляется, начал ли лорд Джералдин «Каледониаду», и, получив ответ, качает головой. En attendant[554], однако, он закончил свои комментарии, которые, мы полагаем, он предоставит всякому, кто пожелает опубликовать их, не вводя в расходы самого антиквария.
Время действия романа «Антикварий» относится к 1793–1794 гг., работу над ним Вальтер Скотт начал в 1815 г. и закончил в 1816-м. Все это время шла война между Англией и Францией. Двадцать два года! Своим романом Скотт побуждал читателей поразмыслить над сравнительно еще недавними и уже историческими событиями.
Вражда с Францией, сначала революционной, а затем наполеоновской, новоимперской, составляет в романе фон, на котором выступают лица, не имеющие, казалось бы, никакого отношения к этой вражде. Для современников Вальтера Скотта связь была понятна, для нашего читателя ее необходимо прояснить.
В эпоху Вальтера Скотта Англия занимала противоречивое положение передовой и одновременно консервативной державы. Передовой, потому что в Англии давно существовал парламент, давно совершилась буржуазная революция, рано начался и полным ходом шел промышленный переворот.
Когда революция вспыхнула во Франции, то англичане, в том числе представители аристократии и даже само правительство, поначалу ее приветствовали: надеялись на мир с республиканским правительством и уменьшение военных расходов. Но революционная «зараза» грозила распространиться и на Англию, поэтому англичане стали поддерживать, преимущественно деньгами, европейские континентальные державы, враждовавшие с Францией.
Единодушия среди англичан, конечно, не было, в том числе среди привилегированных слоев общества. Отчетливо это сказалось на отношении англичан к Наполеону. Например, Байрон — он был, что называется, «наполеонистом», для него Наполеон служил символом свободы и величия. Другим было отношение к Наполеону у Вальтера Скотта, — для него Бонапарт являлся возмутителем спокойствия, супостатом.
В подобных симпатиях и антипатиях проявлялись взгляды на происходящее дома, в собственном отечестве. Вальтер Скотт стремился к компромиссу всех общественных сил, поэтому он вложил в уста бедняка, бездомного нищего Эди Охилтри патриотическую речь, выражающую готовность сражаться до последнего с внешним врагом. «Неужто я не стану биться за свою родину и за берега ручьев, по которым я брожу, и за очаги хозяек, которые дают мне кусок хлеба, и за малышей, что ковыляют мне навстречу, чтобы поиграть со мной…» Эти трогательные строки соотечественники Вальтера Скотта читали наряду с известиями о голодных бунтах, вызванных высокими хлебными тарифами, которые практически лишали тружеников куска хлеба, об отъеме пастбищных земель у крестьян, об эксплуатации труда малолетних и о чудовищной детской смертности.
