Роджер чувствовал себя безмерно одиноким и отчаянно желал обсудить с кем-нибудь свое затруднительное положение. Обращаться к матери было бесполезно, так как, несмотря на всю любовь к нему, она настолько обожала мужа, что считала правильным каждое его решение. Джек Бонд из Бакленда, лучший друг Роджера, еще не вернулся из Итона, а Дик Эдди из Пристлендса, как выяснилось вчера, слег с оспой. Конечно, Роджер знал многих других ребят, живущих по соседству, но не был с ними настолько близок, чтобы поделиться своей бедой.
Неожиданно ему на ум пришла мысль о Джорджине Тереби. Роджер ни за что на свете не обратился бы за сочувствием в критической ситуации к обычной девушке, но Джорджина ни в коей мере не являлась обычной девушкой. Тереби по весьма веской причине не имели авторитета в местном обществе, и Роджер был единственным соседом, посещавшим их дом. Впервые он повстречал Джорджину в лесу, катающуюся верхом в одиночестве, что само по себе было нетипичным для молодой девушки, но Тереби жили по собственным законам. Случайное знакомство вскоре переросло в теплую дружбу. Конечно, Роджер знал, что Джорджина — тщеславная и своевольная кокетка, но у полковника Тереби не было ни жены, ни других детей, и одинокое существование, отсутствие женского влияния привело к тому, что она обладала мальчишеской внешностью и повадками: прямотой и бесшабашной смелостью, а потому стала ему хорошим товарищем.
Роджер думал о Джорджине и все сильнее утверждался во мнении, что она поймет его и при ее-то сообразительности, возможно, даже подскажет выход из положения. Отец накануне не назначил часа беседы и вообще еще не встал с постели, следовательно, ничто не мешало Роджеру выйти, даже не сообщая слугам, куда он намерен отправиться. Поездка верхом к Тереби, по крайней мере, отсрочила бы тягостную встречу с родителями за завтраком. Роджер осторожно спустился с крыши, вышел к конюшням, оседлал свою кобылу и поскакал по аллее в сторону Хайклифа.
Семимильная поездка привела его к месту назначения. Хайклифом именовался район, где находился замок, в который лорд Бьют, бывший министр и наставник короля, удалился в преклонные годы. Принадлежащий Тереби Хайклиф-Мэнор был комфортабельным кирпичным домом с большими двойными окнами, глядящими на ухоженную лужайку и сады. Сам дом стоял отнюдь не на возвышенности, но его местоположение можно было определить за много миль в любом направлении благодаря нелепой, как считали местные жители, причуде полковника. Он увлекался новыми изобретениями и, чтобы проверить крепость железных перекладин в сравнении с деревянными балками в качестве каркаса здания, при помощи упомянутых железных перекладин воздвиг несколько лет назад неподалеку от дома башню высотой сто пятьдесят футов. Узкая и прямоугольная, она возвышалась среди чистого поля и служила отличным ориентиром для кораблей и жителей окрестных мест.
Когда Роджер вошел в холл, Тереби как раз спустился к завтраку и тут же пригласил визитера к столу. Полковник был худощавым мужчиной лет пятидесяти пяти, куда более походившим на ученого, чем на солдата, каковым был лишь в молодые годы, так как богатый отец купил ему чин подполковника. После смерти отца он быстро продал чин и провел несколько лет в путешествиях, посетив даже такие отдаленные страны, как Турция и Россия. По возвращении полковник страстно влюбился в первую красавицу графства и, к радости друзей и знакомых, женился на ней. Но счастье их продолжалось недолго. Однажды ночью упавшая свеча подожгла занавески кровати его несчастной жены, и она сгорела, прежде чем кто-либо успел прийти ей на помощь.
На несколько месяцев полковник закрылся в своем доме, отказавшись от всех утешений. Потом начали циркулировать скандальные слухи. Поговаривали, что полковник содержит в доме цыганку. При тогдашних весьма снисходительных требованиях морали никто из соседей не осудил бы его за желание утешиться с хорошенькой любовницей, хотя то, что он поселил ее в доме, куда всего восемнадцать месяцев назад привел молодую жену, сочли бы дурным тоном. Но когда через несколько месяцев полковник открыто объявил, что женился на цыганке, соседи не стали скрывать возмущения.
Полковника подвергли остракизму все его знакомые, а в довершение несчастий и вторая его жена умерла, рожая дочь. Правда, всеобщее осуждение не слишком беспокоило полковника, так как он был куда богаче большинства соседей, проводил значительную часть времени в Лондоне, а когда приезжал в свой сельский дом, то, не будучи склонен к охоте и спорту, вполне удовлетворялся возней в саду и пребыванием в своей великолепной библиотеке.
Если кто-то и страдал в результате упомянутых событий, так это его дочь. Когда Джорджина подросла, полковник не счел нужным возобновить ради нее отношения с соседями, которые хотя и жалели девочку, никогда не знавшую материнской любви, тем не менее считали, что не они должны сделать первый шаг. -
Впрочем, Джорджина не слишком тяготилась одиночеством. Она была достаточно проницательной, чтобы понимать: будь местное общество открыто для нее, ей пришлось бы мириться с опекой гувернантки, а также жеманными манерами и малоинтересными занятиями в компании сверстниц. Отец Джорджины был состоятельным и щедрым человеком, обладавшим отличным вкусом. Он заказывал для нее одежду в Лондоне, поэтому ее гардероб повергал в отчаяние местных красоток, и обеспечил ей образование, куда более разностороннее, чем у обычных девушек ее возраста, исключительно посредством долгих бесед и поощрения к чтению книг, имеющихся в домашней библиотеке.
Полковник едва успел приказать отвести в конюшню кобылу Роджера, когда сзади послышался радостный крик. Обернувшись, Роджер увидел сбегающую с лестницы Джорджину, свежую и хорошенькую, как алая роза с утренней росой на лепестках, и, держа в руке треуголку, галантно шаркнул ногой.
Семнадцатилетняя Джорджина — всего годом старше Роджера — для своего возраста была хорошо развита физически. Сомнительно, чтобы девушка обратила на него внимание при первой их встрече, если бы не инстинктивное стремление очаровывать каждое существо мужского пола, на которое она устремляла взгляд своих черных глаз, и нужда в компаньоне, который мог бы разделять с ней присущий юности энтузиазм. От матери-цыганки Джорджина унаследовала смуглую кожу, большие влажные глаза и полные алые губы; при этом она обладала великолепной фигурой и грациозной свободой движений, порожденной активным времяпрепровождением на открытом воздухе. Она скакала верхом, как женщина-кентавр, плавала, как дриада, и умела взбираться на деревья и проворством обезьяны.
Роджер не был влюблен в Джорджину, но чувства, которые она пробуждала в нем, были ближе к любви, чем все когда-либо им испытываемые. Он восхищался ее своеобразной красотой и временами ощущал неловкость, прикасаясь к ней, но она была слишком властной и взбалмошной, чтобы соответствовать рисовавшемуся ему в грезах образу светловолосой, голубоглазой феи, мечтательно откинувшейся на спинку дивана. Его привязанность к Джорджине скорее носила характер дружбы, слегка окрашенной романтическим желанием защитить ее от пренебрежения соседей.
