Хотя они только закончили завтрак, Джорджина направилась в кухню запастись провиантом. Им предстояло подняться по трем сотням старых ступенек к маленькой комнатушке наверху башни, а это требовало немалых усилий, так что спускаться за пищей и подниматься вновь было бы глупой тратой времени и энергии.
Спустя четверть часа Джорджина вышла в сад, и, глядя на нее, идущую по лужайке с нагруженной корзиной, Роджер не мог не заметить, насколько соблазнительно она выглядит. Как обычно, — исключение делалось лишь для поездок верхом — ее одежда была куда откровеннее, чем та, что носили в деревне. Когда ветерок прижимал к ее телу широкую юбку из узорчатого индийского муслина, под тканью четко обрисовывались стройные ноги. Рукава свободного покроя открывали до локтей точеные смуглые руки, а двойное фишю из белой гофрированной кисеи подчеркивало очертания округлой груди.
Роджер взял у девушки корзину, и через десять минут они добрались до башни. Лишенная каких-либо украшений, она тянулась в небо, и увенчивающий ее маленький купол не был виден снизу. Джорджина первой вошла в узкую дверь, и молодые люди начали подъем.
Ступеньки были узкими, а воздух — нестерпимо затхлым, так как проникал он только через вентиляционные щели, расположенные через каждые двадцать футов и такие маленькие, что позволяли разглядеть лишь кусочек окружающей местности. Три раза Роджер и Джорджина останавливались, чтобы восстановить дыхание, пока наконец не добрались до верхней комнаты.
Маленькое квадратное помещение вмещало только парчовый диван, два стула и стол, однако из окон открывался вид, возможно не имеющий равных во всей Южной Англии. Внизу расстилались поля и луга, перемежающиеся лесами и вересковыми пустошами, которые сливались с небом в пурпурной дали. В направлении моря, словно на исполинской карте, просматривалась береговая линия от мыса Дерлстон возле Пула до мыса Святой Екатерины у южной оконечности острова Уайт, а далеко в море виднелись белые паруса кораблей.
Роджер и Джорджина знали, что башня вполне надежна, хотя при сильных порывах ветра ее верхушка, казалось, слегка покачивалась. Находясь так высоко над землей, они всегда испытывали чувство полного уединения. Так как полковник Тереби не принимал посетителей, никто, кроме них, в башню не приходил, но даже если бы туда явился кто-то посторонний, эхо шагов по каменным ступенькам предупредило бы о его приближении задолго до того, как он смог бы добраться до верхней комнаты. Таким образом, это было идеальным местом для двух юных заговорщиков, строящих планы и обменивающихся секретами.
Налюбовавшись захватывающим дух видом, они сели на диван.
— Ну, малыш, — заговорила Джорджина с превосходством старшего над младшим, — расскажи о себе. Ты хорошо вел себя в школе или заработал много розог?
— Я не малыш, — горячо запротестовал Роджер, — и не пытайся разыгрывать передо мной важную даму только потому, что побывала при дворе.
— О, Роджер! — рассмеялась Джорджина. — И дожив до ста лет, я не перестану дразнить тебя, причем уверена, что ты по-прежнему будешь на меня злиться. Но, нравится тебе или нет, выход в свет сделал меня женщиной.
— Нужно нечто большее, чтобы превратить девчонку в женщину, — фыркнул Роджер.
— Возможно, но себя ты тоже не можешь причислять к мужчинам.
— Смогу через несколько недель, если только…
Джорджина широко открыла глаза;
— Что ты имеешь в виду?
— О Боже! — вырвалось у Роджера. — Как бы я хотел остаться мальчиком и вернуться в Шерборн! — Внезапно он закрыл лицо руками.
— Роджер, дорогой! — Джорджина обняла друга за плечи и положила его голову себе на колени. — В чем дело? Расскажи мне. У нас ведь никогда не было и, надеюсь, не будет секретов друг от друга.
Чувствуя лбом мягкое бедро Джорджины, Роджер на миг позволил себе отвлечься от печальных мыслей.
— Конечно, расскажу, — пробормотал он. — Не бойся, я не собираюсь разреветься. Просто я напуган и сержусь на себя за это.
Джорджина отпустила голову Роджера, но, видя, как он взволнован, стиснула его руку, словно помогая собраться с силами, и скомандовала:
— Ну-ка, выкладывай все!
Роджер проглотил слезы, которых не смог добиться от него ни Ганстон, ни отец, и поначалу бессвязно, но постепенно все более и более последовательно стал рассказывать о событиях вчерашнего дня и о страшной судьбе, которая ему грозила.
Джорджина молча смотрела на Роджера, давая ему возможность облегчить душу, пока он не умолк.
— Это чудовищно, Роджер! — воскликнула она. — А ты не можешь обратиться к матери и попросить ее образумить твоего отца?
Роджер пожал плечами:
— Отец для матери больше, чем Бог. Она любит меня, но не станет вмешиваться, да и вступись она за меня, это ни к чему бы и не привело.
— А другие родственники?
— У меня их нет — разве что родственники со стороны матери, которых я никогда не видел. Мой отец, как и я, был единственным ребенком в семье.
— Но ты ведь не можешь подчиниться его воле?
— А что еще мне остается?
— Не знаю, дорогой, но у меня просто кровь кипит от такой несправедливости.
Почти час они обсуждали ситуацию, но так и не пришли ни к какому решению. Солнце поднялось высоко, его лучи падали на каменный купол башни, делая комнату душной и тесной. Поднявшись, Роджер открыл одно из окон и, сбросив куртку с длинными рукавами, повесил ее на спинку стула.
Воцарилось молчание. Ветер стих, и снизу не доносилось ни звука. Роджеру показалось, как часто бывало раньше, словно он находится в другом мире, никак не связанном с повседневной жизнью. Легко ощутить себя почти что Богом, находясь на высоте, откуда люди, работающие в полях, выглядели пигмеями. Время словно остановилось, и разговор, которого так страшился Роджер, казался по-прежнему отдаленным, несмотря на упорно поднимающееся к зениту солнце, которое спустя несколько часов так же упорно будет клониться к закату.
— Роджер! — внезапно заговорила Джорджина. — Тебе остается только одно — бежать.
— Что?! — Он изумленно уставился на девушку. — Бежать? Как? Куда?
— Романтичные юные болваны всегда бегут в море, — заявила она. — Так почему бы тебе не убежать от него?
— Но куда я могу бежать? — пролепетал Роджер.
Джорджина раздраженно тряхнула черными локонами:
— Мир велик, а ты силен и здоров. В летние месяцы мог бы пожить с цыганами в лесу или добраться до Лондона и найти там какую-нибудь работу.
— Нет, — мрачно покачал головой Роджер. — Ты предлагаешь чересчур крутые меры — такое лекарство может повредить почище болезни. Так я потеряю все — в том числе маленькие преимущества, которые дает мне происхождение и образование. Между тем я твердо решил добиться чего-нибудь достойного, и было бы величайшей глупостью потратить лучшие годы юности, зарабатывая гроши, как лудильщик.
