разгромим эту шайку до двадцать первого числа?
— У нас есть выбор?
— Выбора нет. Конечно, громы и молнии падут не только на нас с вами, и тем не менее, от этого не легче.
Григорий Денисович прекратил обозревать книжные шкафы с фолиантами и очень серьезно посмотрел на министра.
— Я прискорбно мало знаю о Соколовских. Следственные дела однобоки, по ним нельзя делать окончательные выводы. Прошу вас экстренно командировать меня во Владимир и Москву.
Граф Адлерберг недовольно нахмурился.
— Вы оставите Петербург в разгар событий?
— Те, кто отвечают за порядок и безопасность, сейчас предпринимают всё возможное. Едва ли моя отлучка скажется на их усилиях.
— Что ж, попытайте счастья.
Острое перо министра двора снова забегало по бумаге с водяными знаками и двуглавым орлом. Александр Владимирович, по своему обыкновению, набрасывал записку ко всем должностным лицам, в которой указывал на особые полномочия коллежского советника Платонова, а также необходимость оказывать ему всемерное содействие.
Прежде чем воспользоваться дарованными ему особыми полномочиями, Григорий Денисович побывал дома и сменил мундир на дорожный костюм. Небольшой чемодан с вещами ждал его, заранее полностью упакованный. Извозчик на набережной Фонтанки объявился быстро, и через несколько минут пролетка с Платоновым катила в сторону Миллионной улицы.
В роскошном доме Рихтеров готовились к похоронам. Старший сын Михаила Карловича, поразительно похожий на него, вплоть до усов, мужчина лет тридцати, громогласно выразил недовольство появлением постороннего человека. Пришлось, не повышая тона, сослаться на министра и государственные интересы. Инцидент был исчерпан, и Григория Денисовича сопроводили к хозяину.
Еще через несколько минут он опять сел в пролетку, ждавшую перед подъездом, и назвал адрес Третьего отделения. Возле особняка Кочубея опять велел ждать и караулить багаж, презентовав извозчику разменную монету. У дежурного в голубом мундире спросил подполковника Левковича.
— А, Григорий Денисович! Добро пожаловать, — жандармский офицер, вышедший к нему, расплылся в улыбке.
— Ушла телеграмма в Москву?
— Прямо с утра, без задержки. Придется подождать, про место жительства должны скоро ответить.
— Николай Владимирович отдал какие-то распоряжения на этот счет?
— Как обычно, установить наблюдение. Проследим, куда ходят, с кем встречаются. Дальше будет видно.
— Мне остается попросить у вас прощения повторно, — Платонов развел руками. — Обязательно встретимся в теплой обстановке, только теперь уже после моего возвращения.
— Куда же вы, если не секрет?
— Разве могут быть секреты от вас? Начну с Владимира, потом в Москве задержусь. Телеграфируйте мне, пожалуйста, до востребования, когда придет депеша. И, если не затруднит, предупредите своих коллег в губернских управлениях? Вдруг помощь понадобится…
— Можете на них положиться, — пообещал Левкович.
— Премного благодарен.
Начальник Николаевского вокзала, прочтя бумагу за подписью Адлерберга, незамедлительно выделил Григорию Денисовичу билет в вагон первого класса. Спустя час курьерский поезд мчал неприметного коллежского советника на юго-восток.
В свой замысел Кречет посвятил его незадолго до выезда на Новую Исаакиевскую. Конечно, Медведь давным-давно понял, что революция для каждого из них — это путь в один конец, но Надежду на миг стало жаль. Эту кличку она выбрала себе сама, когда пришла к ним. Тогда, говоря начистоту, создалось впечатление, что пользы от взбалмошной девицы не жди. Вскоре он понял свою ошибку. Если бы не деньги, вырученные от продажи ее побрякушек, еще неизвестно, смогли бы они дотянуть до нынешнего момента или нет.
Надежда так рвалась в бой, что Кречету приходилось осаживать ее. Во вторник, когда они все вместе собрались на даче в Парголово (дача тоже была ее отца), ему, Медведю, на пару с Греком перепало немного критики за Малую Мещанскую. Дескать, место нашли так себе, напоролись на каких-то людей. Раньше, будучи помоложе, Медведь вспыхнул бы, как сухой хворост. Теперь же спокойно ответил: «Ну, извини. Исправимся». Место было как место. Он сам чуть не снял комнату в том доме, когда вернулся в Питер в октябре.
«Успеете исправиться, да», — сказал Кречет и ухмыльнулся. Вообще, встреча прошла на удивление тихо. Главная акция приближалась, заставляя отрешиться от лишней суеты. О том, какая и кому отводится роль, Кречет пообещал рассказать после дела с ювелирной лавкой. Не идти на это дело было никак невозможно: и старая кубышка закончилась, и от нового запаса наличности оставались сущие гроши. Хорошо, что большую часть должны были взять в виде золота, серебра и камушков — их примут везде, обменяют на монеты и ассигнации.
На богатство Медведь был не падок. Батюшка преподавал в Калужской духовной семинарии, но почтение к церкви ему не привил. За ее пышным фасадом Медведь не различал внимания к отдельному маленькому человеку, только материальную подоплеку и фальшь. Поэтому в отрочестве, когда запоем читал исторические книжки, симпатизировал духовным подвижникам, нестяжателям, был потрясен мужеством протопопа Аввакума. А потом, открыв для себя в старших классах гимназии запрещенных теоретиков социализма, совсем отвернулся от веры.
В семье не препятствовали его поступлению в университет. Что ж, и на том спасибо. Учась на юриста, он вступил в тайное общество и обрел истинного вождя. Тогда ему всё стало ясно с дальнейшей жизнью, Медведь полностью утвердился в стремлении снести это царство лжи до основания. Годы после разгрома, находясь под надзором полиции, посвятил работе над собой. Укреплял тело через физические упражнения, с мужиками в деревне сеял и убирал урожай, освоил столярное ремесло, научился обращаться с лошадьми. Заодно уяснил, что от дикого и темного народа ждать нечего. Только самоотверженные герои разожгут очистительный пожар.
Экспедиция в Сербию добровольцем была вовсе не ради каких-то братьев-славян. Медведь решил испытать себя по-настоящему, без шуточек, пройти своего рода крещение огнем и мечом. Пяти месяцев под знаменами генерала Черняева 20 хватило за глаза. Пыль, грязь, вечное чувство голода в животе, тяжесть, натертые ноги… Хорошо, что не сложил голову в чужих горах чёрт знает, за чью выгоду. Загорел буквально по-эфиопски и привез оттуда турецкий кинжал, который пригодился против чиновника.
Этим клинком он угрожал ему, когда вытрясали из Владыкина собственноручное письменное признание в развратной связи с малолетними. Ну, и вертелся же он и скулил… В арке Медведь исполнил всё гладко, напрасно Кречет стыдил его при товарищах. Четким движением зашел советнику за спину и всадил кинжал по самую рукоять. Кто
