мог предугадать появление тех олухов? Будь там один свидетель, он и его отправил бы на тот свет, но связываться с двумя поостерегся.
Когда брали лавку, Кречет поручил ему стоять снаружи, сторожить вход. Уже после, на безопасном расстоянии от нее, он признался Медведю, что новый «Смит-и-Вессон» дал осечку после третьего выстрела. Медведь злорадствовать не стал, вошел в положение. С кем угодное может казус приключиться. Пускай выживет тот продавец, ничего страшного. Эх, если б всё-таки можно было пощадить Надежду… Хватит, бесполезно вспоминать.
Что гласит «Катехизис революционера» 21? «Все нежные чувства родства, дружбы, любви, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены в нем единою холодною страстью революционного дела». Точнее не скажешь. Прав Кречет, и он по праву первый среди равных. Ему доверено осуществить план… Всё продумано, даже этот косматый парик с бородой, как у Ивана Сусанина. Конечно, кожа чешется под ними адски, зато маскировка отменная.
Глава седьмая
В прошлое и обратно
— Да-с, не имею желания знать, чем заняты и где, — отрезал статский советник Василий Семёнович Соколовский.
Диалог с ним не складывался. Председатель Владимирской казенной губернской палаты был до глубины души уязвлен недавним визитом жандармского офицера и принял Платонова холодно. Ноздри его мясистого, крупного носа трепетали от негодования. Весь он, тоже крупный и мясистый, с благородными сединами и, невзирая на душноватый воскресный день, в наглухо застегнутом мундире, казалось, был готов обрушиться на узкоплечего Григория Денисовича своей начальственной громадой, притом не исключено, что в прямом смысле — только статус собеседника не позволял.
Платонов прибыл к нему с поезда, не заселяясь в гостиницу или на постоялый двор. Он решил, что достаточно отдохнул в вагоне. Соколовский даже не предложил коллежскому советнику сесть и промочить горло и, вообще, с первых слов дал понять, что терпит его лишь по причине уважения к министру императорского двора.
— Вы не поддерживали с ними переписку? — безмятежно продолжил Григорий Денисович.
— Нет, милостивый государь. Не считал нужным.
О том, что Николай и Дмитрий Соколовские съехали с московской квартиры еще в минувшем сентябре и больше в старой столице не объявлялись, Платонов узнал утром, из телеграммы до востребования. Ради нее он специально завернул на Мясницкую перед тем, как для продолжения путешествия устремиться на Нижегородский вокзал.
Покинув почтамт, Григорий Денисович не сразу сел в экипаж, а постоял несколько минут в раздумьях. Его ответная телеграмма Левковичу содержала просьбу выяснить, не живут ли братья или хотя бы один из них в Петербурге. Он понимал, что сделать это, возможно, стоило раньше, и мысленно упрекнул себя за упущение.
— Скажите, пожалуйста, а планами на жизнь сыновья с вами когда-нибудь делились? Я имею в виду, во взрослом возрасте, уже после… э-э… расставания с университетом?
Статский советник дернул плечами, будто форменный сюртук был ему тесен. Даже такое аккуратное упоминание о скандальном отчислении он наверняка воспринял как плохо завуалированное оскорбление. Умаление чести, излагая несколько архаичным штилем.
— Планы они сами составили-с, без моего ведома. Я остерегал и предупреждал о последствиях. Как вы понимаете, тщетно.
— Что же их к Нечаеву привело? — спросил Платонов запросто, без тени официоза.
— Этого не могу знать, — скривил рот Соколовский. — Распущенные нравы, вероятно.
— Нравы?
— А что еще? Берутся рассуждать о том, о чем понятия не имеют! Мальчишки, наглецы!
В представлении Василия Семёновича его сыновья, успевшие дожить, соответственно, до двадцати девяти и двадцати семи лет, оставались всё теми же мальчишками, которых он стращал и остерегал от дурных компаний. Интересно, они так же стояли перед ним, как ходоки перед капитаном-исправником?
— Им следовало пойти по военной части, — чуть остыв, уже не так высокомерно дополнил отец несостоявшихся членов «Народной расправы». — Я сам готовился поступать в Главное инженерное училище, но в интересах семьи переменил решение.
— Я окончил его офицерское отделение, — скромно заметил Григорий Денисович.
Изумлению статского советника не было предела.
— Как же министерство двора?
— Уволился из армии после Парижского мира 22.
Повисла продолжительная пауза. Ее прервал Василий Семёнович, кашлянув.
— Видите ли, меня ожидают в обществе…
— Конечно, не смею задерживать, — Платонов коснулся шляпы-котелка.
Сидя в извозчичьей пролетке, он наблюдал, как от дома Соколовских трогался экипаж, запряженный парой гнедых, с щегольски наряженным кучером на козлах. Дом был большой, капитальный, из красного кирпича. Во дворе, за кованой оградой, росли высокие каштаны и ухоженные кусты сирени. Провинциальный чиновник в ранге вице-губернатора жил на широкую ногу.
— Подожди-ка еще, любезный, — сказал Григорий Денисович, слезая с подножки.
Воскресным вечером в губернском жандармском управлении на пологом спуске у Клязьмы был один адъютант с унтер-офицером в придачу. О возможном визите Платонова он знал и, после предъявления коллежским советником всех верительных грамот, ознакомил его со свежей служебной депешей. Левкович телеграфировал, что браться Соколовские действительно проживали по 5 января 1877 года в Петербурге, в меблированных комнатах на Гончарной улице, в которые заселились в середине сентября, вскоре после отъезда из Москвы. Выписавшись оттуда, они с тех пор не отдавали свои паспорта для регистрации ни одному из столичных домохозяев. Место их нахождения, как и род деятельности, в настоящее время было неизвестно.
— В котором часу ближайший поезд до Москвы? — спросил Платонов у адъютанта.
— Без четверти девять, проходящий из Нижнего, — без запинки ответил тот. — Но с местами может быть туго.
— За это не волнуйтесь.
Времени хватало как раз, чтобы позаботиться о билете и воздать должное вокзальному буфету. Расстояния в полусонном Владимире были гораздо меньше питерских, так что извозчик, не торопясь, доставил Григория Денисовича с багажом минут за пятнадцать. Записка от министра продолжала действовать, и, устроившись в купе, можно было без помех продолжать размышления.
Повторный визит Платонова к Соколовским нисколько не удивил прислугу. Вручив ей визитку, он прождал сущую малость. Супруга Василия Семёновича, невысокая сухонькая женщина, на вид ровесница мужа, одетая неброско и слегка старомодно, после обмена приветствиями глядела на него с выражением плохо сдерживаемой тревоги на лице.
— Я полагаю, вы общаетесь с сыновьями…
Платонов сознательно не
