Запомни хорошо мои слова, брат. Когда бы ты ни получил приказ боярина Боброка идти ко мне, выполняй его сразу без раздумий и промедлений. Что бы ни творилось вокруг, слово Боброка для тебя закон. Пусть вся Литва движется на Москву, пускай литовцы будут в одном переходе от нее или уже лезут на стены и даже жгут дома — по велению боярина Боброка ты обязан бросить все и спешить ко мне. Потому что тут, на Дону, будет решаться судьба всей Руси, а значит, и Москвы, именно здесь определится доля всего русского народа. Запомни мое последнее слово, брат, и следуй ему.
— Я все понял, великий князь. Верь, что по первому твоему зову или слову боярина Боброка я и мои полки станем под твое знамя.
— Прощай.
Дмитрий тряхнул Владимира за плечи, они обнялись, трижды на прощание поцеловались.
— Прощай и ты, великий князь. До встречи на Дону.
Владимир развернулся и быстрыми широкими шагами, придерживая меч, направился к выходу из сада. Дмитрий подошел к старой яблоне, прислонился к ней плечом, опустил голову.
«Жребий брошен, и дороги назад нет. Главное сейчас — выиграть время. Время, дайте мне выиграть время, и победа будет в моих руках».
С того памятного дня, когда он шел по следу отряда Боброка, Адомас ждал неприятностей каждый день и любую минуту, его воображение рисовало их одну опаснее другой. Но эта, что сейчас принес гонец Ягайле, была неожиданной и страшной даже для него.
— Великий князь, твой главный воевода на тевтонском порубежье боярин Лютвитас желает тебе долгих лет здравия и сообщает, что русские полоцкие дружины снялись без его ведома с кордона и выступили походом домой.
Гонец, доставивший весть, уже минуту ждал у дверей ответа, а они оба, великий князь Ягайло и боярин Адомас, не могли произнести ни слова.
— Когда это случилось? — прозвучал наконец голос Ягайлы.
—Два дня назад, великий князь. Главный воевода Лютвитас направил меня к тебе сразу же, как только убедился, что остановить русов словами невозможно.
— А разве врагов останавливают словами? — едва сдерживая гнев, спросил Ягайло. — Он что, твой воевода, позабыл меч дома или не знает, зачем его носят настоящие воины?
Чувствуя, что великий князь может каждую минуту взорваться, в разговор поспешил вмешаться Адомас.
— Сколько их? — быстро спросил он, воспользовавшись первой же паузой между словами Ягайлы.
— Сорок сотен, из них не меньше пятнадцати конных.
— Кто ведет русов?
— Воевода Рада, тысяцкие Всеслав и Александр.
— Знаю, всех знаю, — снова загремел голос раздосадованного великого князя. — Сколько их помню, все время к Москве тянутся.
Адомас глянул на гонца.
— Ступай отдыхать. И без моего ведома никому ни слова. Нарушишь запрет — пощады не жди.
Оставшись вдвоем с Адомасом, великий князь дал выход сдерживаемому ранее гневу.
— Изменники! Предатели! Открыли дорогу тевтонам! В то самое время, когда я усиливаю свои границы!
Он метнулся вдоль стола влево, вправо, остановился против Адомаса.
— Боярин, ты обещал изловить Боброка. Теперь видишь, на что способно его золото? Вот они каковы, его первые цветочки!
Адомас, в отличие от Ягайлы, был внешне спокоен.
— Великий князь, мы сами помогли Боброку. Хотели прикрыть западные и северные границы от крестоносцев полками подвластных нам русичей, а литовские войска повести на Русь. Однако мы забыли про голос крови и зов родной земли, а они оказались сильнее любых расстояний. Это и есть наша ошибка.
Лицо Ягайлы помрачнело.
— Боярин, если мы допустили ошибку, нам ее и исправлять. Воевода Лютвитас не удержал русичей словом, я сделаю это мечом. Сегодня же возьму восемьдесят сотен отборной панцирной конницы и поведу ее на полочан. Половиной воинов заплачу за победу над русичами, остальными заткну закрытую ими на границе брешь. Для врагов у меня не будет пощады!
Адомас грустно усмехнулся.
— Ты сделаешь большую ошибку, великий князь литовский.
— Ошибку? Какую лее это ошибку? Или же тебе жалко славянской крови?
— Нет, великий князь литовский. Мы оба знаем русичей. Они не дрогнут ни перед каким врагом и не отступят в бою ни на шаг. Будут биться с твоими панцирниками до последнего вздоха, и в лучшем случае у тебя останется половина отряда. А на тевтонском порубежье были ведь не только полочане, после их ухода там остались другие русские дружины. Что будет, когда они узнают, как ты уничтожил их братьев-полочан?
Ягайло нахмурился.
— Ты прав, боярин. Я хорошо знаю славян — они никому не прощают своей пролитой крови. Поэтому я возьму с собой не восемь, а двадцать, тридцать тысяч лучших воинов. Я сотру с лица земли не только полочан, но и любого, кто осмелится выступить против меня.
Неожиданно в комнате раздался резкий звук, напоминающий скрип колес плохо смазанной телеги. Это смеялся Адомас.
— Великий князь, спасибо тебе за это скажет в первую очередь московский Дмитрий. Ведь распрей и борьбой с литовскими русичами ты добьешься как раз того, чего он так жаждет: погрязнешь в междоусобицах, и твои братья возьмут тебя голыми руками.
Плотно сжав губы и громко, прерывисто дыша, Ягайло некоторое время раздумывал.
— Ты опять прав, боярин, — выдавил он из себя. — Я не могу сейчас воевать с собственными подданными, особенно с русичами. Однако и прощать открытой измены я тоже не могу. Что же делать? Где выход?
— Великий князь, ты слышал о полочанах только из уст гонца воеводы Лютвитаса. Но что может понимать в таких делах простой воин, если даже его главный воевода не в состоянии полностью осмыслить случившееся. Я предлагаю увидеть все собственными глазами. Там, на месте, мы и найдем ответ.
Ягайло даже не раздумывал
— Согласен с тобой, боярин.
Устраивая редкие, кратковременные привалы, Ягайло гнал свой отряд навстречу русичам. Впереди шла дозорная сотня, за ней в первой тысяче скакали великий князь и Адомас, уже за ними растянулись остальные семьдесят сотен тяжелой литовской конницы.
План Ягайлы был прост: перехватить русские дружины как можно дальше от районов со славянским населением, которое может выступить на их стороне, устроить им в удобном месте засаду и, поставив в безвыходное положение, заставить сложить оружие.
Однако судьба вносит поправки в любые планы, даже если их автором является великий литовский князь. Передовая тысяча, в которой находились он и Адомас, только спустилась в широкий, извилистый лесной овраг, как Ягайло по сбившейся рыси своего жеребца и тревожному ржанию, раздавшемуся сразу в нескольких местах колонны, почувствовал, что размеренное, устоявшееся движение его отряда нарушено чем-то непредвиденным. Он распрямился в седле, сбросил с головы капюшон плаща, которым прикрывался от мелкого моросящего дождя, быстро взглянул вперед. То, что великий князь увидел, заставило его до крови закусить губу, чтобы сдержать крик ярости и обиды.
