– Ты знала все заранее? – спросил я. – Ты знала, что он решил отложить штурм Мехико?
– Я догадывалась, хотя он никому этого не говорил.
– По-твоему, это разумно?
Марина заглянула мне в глаза и, когда заговорила вновь, понизила голос:
– Падре молился о том, чтобы вице-король согласился сдать город. Хуан, ты и сам прекрасно знаешь, почему он не пошел на штурм. Просто не хочешь признавать правоту падре.
Я не сомневался, что священник обладает ничуть не меньшей отвагой, чем вставшие на сторону революции креольские офицеры, однако смелость их была разного рода и проявлялась порой тоже по-разному. Для человека военного мужество заключалось прежде всего в том, чтобы дать противнику бой, а вот падре понимал: иногда, для того чтобы этого боя избежать (особенно если ты знаешь, что вполне мог бы победить), требуется куда большая смелость. Нет, отнюдь не трусость или нехватка воинского искусства удерживали падре от атаки на город: он просто не желал неизбежного в этом случае кровопролития, куда более страшного, нежели то, которое имело место при захвате зернохранилища.
– Он не хочет воевать против горожан, – произнес я.
Марина кивнула.
– Да. Одно дело встретиться с армией противника в бою, но совсем другое – штурмовать город. Неизбежно начнется резня и погибнет мирное население.
– И все равно я не пойму... Мне казалось, что падре принял во внимание мои рассказы о том, как храбро сражался народ Испании против французских захватчиков...
– Слушая тебя, он лишь укрепился в правильности своего решения остановиться и не штурмовать столицу. Падре надеялся, что вице-король пощадит город, что Венегас либо капитулирует, либо наберется мужества, выступит из Мехико и даст нам бой где-нибудь в чистом поле. Но потом он понял, что его надежды не оправдались, и захватить город можно будет, лишь занимая с боем каждую улицу, каждый дом. Падре послал тебя в столицу, чтобы ты подтвердил то, что он и так знал.
– Если бы дело дошло до штурма Мехико, он вряд ли смог бы сдержать ярость ацтеков.
– Да уж, это никому не под силу. Даже сам Господь Всемогущий и то не сможет удержать в узде сто тысяч моих соплеменников, неожиданно получивших возможность посчитаться с испанскими ублюдками, которые столетиями держали их в рабстве.
Марина покачала головой и продолжила:
– Креолам этого не понять. Падре знает, что революция не бывает бескровной, но он поднял восстание, чтобы бороться против вице-королевской армии, а не против мирных людей. Его план заключается в том, чтобы отступить от столицы, отойти в Бахио для перегруппировки, дождаться там наступления войск Венегаса и разгромить их на поле боя.
Я склонял голову перед падре: перед его умом, прозорливостью и человечностью. И если прежде сам я любил только женщин и лошадей, то теперь в моем сердце нашлось место и для священника, державшего в своих руках целый мир. Хорошим он был священником или нет, это не мне судить: надо полагать, Идальго доставлял церковникам немало хлопот, ибо поднимал вопросы, на которые властям не хотелось отвечать. Например, такой: почему церковь позволяет себе накапливать огромные богатства, в то время как в стране голодают дети. Но в данном случае важно другое. Даже сейчас, став полководцем, дон Идальго не перестал быть священником и мыслит более широко, чем командир на поле боя: он не забывает о всех тех людях, которые выживут или умрут в зависимости от того, какое он примет решение.
– Не думай, будто он просто священник, в то время как ты настоящий мужчина, – предостерегла меня Марина. – Падре не родился священником, он появился на свет на гасиенде и был воспитан как кабальеро, прекрасно ездит верхом и владеет пистолетом. Но в отличие от тебя или Альенде и других креолов он никогда не думал только тем, что у него в штанах. Не говоря уж о том, что сердце у него просто огромное – больше, чем у святого. Падре будет сражаться против гачупинос, которым нечего делать у нас в колонии – хватит им уже порабощать и грабить простой народ, – но никогда не обратит оружия против тех, кто защищает свои дома.
– Так или иначе, он generalíssimo, – сказал я. – И офицеры ничего не могут с этим поделать. Они ожидали, что креолы в массе своей поддержат восстание, однако этого не произошло. А те из них, которые все же перешли на нашу сторону, хоть они и смелы до безрассудства, но все-таки должны понимать, что никогда не смогут сами командовать ацтеками. Это удержит их от попыток устранить падре.
– Может, и удержит, да вот только не всех. Встречаются люди, которые считают, что они вполне способны сами стать королями, стоит лишь прежнему королю умереть. И уж конечно, подобные доводы не помешают твоему таинственному убийце, если только он и впрямь существует, попытаться сделать свое черное дело.
Марина похлопала меня по плечу.
– Так что, Хуан, будь начеку, весь обратись в зрение и слух. Без падре революция обречена.
Я уже был готов вернуться на конюшню, достать фляжку с бренди и затянуться сигарой, когда вновь появился ординарец падре.
– Generalíssimo просит вас зайти. Вас и даму.
– Марину?
– Нет, испанскую даму.
И только тут я заметил приближающихся к нам Ренато и донну Изабеллу.
Изабелла встретила меня лучезарной улыбкой, а племянник – пустым взглядом: так гачупино смотрит на согнутую спину слуги перед тем, как поставить на нее грязный сапог.
Не будь этот тип гостем падре, его задница, а потом и промежность живо познакомились бы с моим сапогом.
Мы вошли в комнату. Идальго стоял, глядя в окно, спиной к двери, а когда повернулся к нам, лицо у него было невозмутимым и непроницаемым, как у завзятого игрока в покер. Никто бы и не догадался, что он только что в нелегком противостоянии одной только силой своей воли одержал верх над высшими воинскими командирами.
– Сеньора, сеньоры, – начал падре. – Я пригласил вас сюда, чтобы обсудить дело, представляющее взаимный интерес. Хуан – моя правая рука, но он был в отъезде, выполняя важное задание, и поэтому пока не в курсе, с какой просьбой обратились к нам наши гости.
Он повернулся ко мне и поведал:
– У маркизы большое несчастье. Ее супруг, дон Умберто дель Мира, один из самых знатных и влиятельных испанцев в колонии, попал в руки революционного отряда, вожди которого настаивают на выплате... ммм... возмещения за полученные им нетрудовые доходы. В случае отказа они будут вынуждены применить санкции.
Падре использовал весьма учтивые выражения; суть, однако, сводилась к следующему. Муж Изабеллы, эта испанская свинья, грабившая трудовой народ, сам угодил в руки грабителей, которые не преминут содрать с него своими кривыми ножами и раскаленными клещами шкуру и посыпать кровоточащее тело солью, если только он не уплатит выкуп.
