Креольские офицеры одобрительно загомонили: речь Альенде пришлась им по душе.
Затем слово взял падре Идальго. Он говорил медленно, переводя взгляд с одного генерала на другого.
– Я много размышлял на эту тему, ибо нам предстоит принять весьма непростое решение. Мы одолели вице-короля в горах, но здесь, в городе, нам будут противостоять куда большие силы. И мы все знаем, что на выручку столице движутся другие королевские войска. Между тем мы понесли большие потери в битве за горный перевал, я уж не говорю о массовом дезертирстве. Наши люди устали, они плохо вооружены и оснащены. По моему разумению, следует перво-наперво улучшить боеспособность нашей армии. Мы нуждаемся в новых пушках и другом оружии, в пополнении запасов пороха, пуль и ядер.
– Что-то я не пойму, к чему вы клоните, Мигель? – перебил его Альенде. – Неужели вы считаете, что нам нужно потратить здесь, в Гуанахуато, больше времени на подготовку? Но... – Он не договорил, ибо падре энергично потряс головой:
– Нет, здесь мы слишком уязвимы для войск вице-короля. Я решил отвести наши силы для перегруппировки в Бахио.
Заявление падре было подобно взрыву. Офицеры вскочили на ноги, у некоторых от возмущения перехватило дыхание. Я на всякий случай положил руку на рукоять шпаги. Альенде, ошеломленный не меньше прочих, пробормотал проклятие. Но Идальго и глазом не моргнул.
– За короткое время мы преодолели огромное расстояние. Вначале у нас была всего сотня человек, сейчас я веду десятки тысяч. Не будь с нами Божьего благословения, мы не достигли бы таких успехов. Мало того, революция побеждает не только там, где проходит наша армия. На севере, в Сакатекасе и Сан-Луис-Потоси, на западе в Акапулько, в дюжине других мест – повсюду народ поднимается против гнета гачупинос.
– Это правда, – подтвердил Альенде, – но мы можем одержать окончательную победу, захватив прямо сейчас Мехико.
– Мы не готовы сражаться с вражеской армией в столице, которая велика по площади и хорошо укреплена.
– Мы должны сразиться! – с нажимом произнес Альенде. – Иначе зачем мы, зачем вы, Мигель, вообще все это затеяли?
– Не стоит опережать события. Мы временно отойдем в Бахио, перегруппируемся там, пополним запасы продовольствия и вооружения и затем снова начнем наступление.
– Это было бы страшной ошибкой... – попытался возразить Альенде.
Падре энергично покачал головой:
– Я уже все решил. Утром мы повернем армию на север.
– Но это безумие!
Альенде с трудом сдерживал обуревавшие его чувства, и в какой-то момент мне показалось, что он готов броситься на падре. Я взялся за рукоять шпаги, слегка потянув ее из ножен. Марина, стоявшая напротив, полезла за пазуху: если Альенде устремится на падре, она кинется на него с кинжалом.
Я, однако, сомневался, что Марина сумеет остановить Альенде, если тот метнется к священнику: уж очень быстр и силен был генерал. Моя левая рука потянулась к пистолету, а правая уже лежала на рукояти шпаги. Альенде, как самого опасного, следовало уложить с одного выстрела, постаравшись одновременно с этим нанести Альдаме удар клинком.
Неожиданно Альенде повернулся на каблуках и с лицом, буквально перекосившимся от ярости, вылетел из комнаты. В помещении воцарилась тягостная тишина. Офицеры выжидательно смотрели на меня, а я – на них. Неожиданно до меня дошло, что за дверью собрались индейцы vaqueros: я поймал взгляд Марины, и она кивнула. Ну до чего же сообразительная женщина. Родись она мужчиной, наверняка стала бы генералом.
Нарушил молчание Альдама. Он говорил медленно, стараясь не давать волю чувствам:
– Падре, вы наш вождь. Мы все ценим ваши советы и уважаем вашу мудрость, но это сугубо военный вопрос. Поэтому мы вынуждены почтительно настаивать на том, чтобы в данном случае нашему мнению, основанному на боевом опыте, было отдано предпочтение. Мы уже приблизились к городу на расстояние, позволяющее нанести удар, а когда наша армия вступит в предместья, она возрастет вдвое...
– Прошу прощения, – перебил его Идальго. – Я свое решение принял. Уведомляю вас, господа офицеры, и поручаю вам довести до сведения всех бойцов приказ: завтра на рассвете мы выступаем на север. Разговор окончен.
Офицеры начали расходиться: на их лицах читались гнев, разочарование, даже отчаяние. Лишь когда все удалились, стало видно, каких усилий стоило все это падре: он выглядел так, словно вот-вот лишится чувств. Марина бросилась к нему, а я вышел наружу, на тот случай, если кто-нибудь из офицеров вдруг надумает вернуться с обнаженным клинком.
– Держитесь начеку, – велел я собравшимся у входа vaqueros.
Марина вышла следом за мной и быстро заговорила на своем языке с одним из индейцев. Она подозревала, что испанцы вполне могут вернуться с вооруженным отрядом и заключить падре под стражу, но я возразил, что Альенде и братья Альдама – люди чести и никогда на это не пойдут.
– Если они и решат выступить против падре, то сделают это открыто, лицом к лицу, а не станут подло наносить удар в спину.
– Мое дело защищать падре от любой угрозы, – ответила Марина. – Ты же сам говорил, возможен заговор с целью его убийства. А после сегодняшнего совещания и вовсе можно ожидать чего угодно.
– Ничуть в этом не сомневаюсь: достаточно вспомнить, какие лица были у уходивших офицеров. И их можно понять. Присоединившись к повстанцам, они рискнули всем: состоянием, репутацией, жизнями своих близких и своими собственными. Единственное, что способно спасти их от мстительной ярости гачупинос, это победа в войне и разрушение цитадели испанской власти. Креольские офицеры рассчитывают, используя огромное численное превосходство, с ходу захватить Мехико. И вот, когда от столицы нас отделяет лишь несколько часов, они вдруг узнают, что марш-бросок отменяется, вместо этого им предстоит долгое и трудное возвращение в Бахио, а война затягивается неизвестно насколько.
– Эти твои офицеры, – сказала Марина, – видят в революции способ свергнуть иго испанцев, утопив их в крови, но, заметь, в крови ацтеков, а вовсе не креолов. Они смотрят на восстание со своей колокольни и не способны понять падре, который воспринимает все происходящее не как военный, а просто как человек. Он не желает во имя победы напрасно губить людей, ради которых эта революция и затевалась.
– Ты знала все заранее? – спросил я. – Ты знала, что он решил отложить штурм Мехико?
– Я догадывалась, хотя он никому этого не говорил.
– По-твоему, это разумно?
Марина заглянула мне в глаза и, когда заговорила вновь, понизила голос:
– Падре молился о том, чтобы вице-король согласился сдать город. Хуан, ты и сам прекрасно знаешь, почему он не пошел на штурм. Просто не хочешь признавать правоту падре.
