– Батька, – тотчас сорвался Петька, едва не подпрыгивая. – А я сёдня в рекруты записался.
– В какие рекруты? – от сытости не понял Семён Ульяныч.
– В военные, в какие ещё-то? К Иван-Митричу Бухгольцу, полковнику.
– Никаких рекрутов тебе, – властно запретил Семён Ульяныч.
До него не дошло, что дело уже сделано.
– Летом с войском я в поход на Яркенд пойду. Мне скоро ранец дадут и муницию. Жить дома разрешили, только на ученья являться и в караулы.
– Никакого похода с солдатами, ишь чего вздумал! – возмутилась и Ефимья Митрофановна. – И муниции чёртовой не надо.
– Пойду, – упрямо повторил Петька. – Решено уже.
Семён Ульяныч засопел, медленно осознавая новость. Семён глянул на Леонтия, и тот покачал головой: я не знал. Маша изумлённо смотрела на Петьку как на самоубивца. За столом повисла тишина.
– Нехорошо без отцовского благословения, – твёрдо произнёс Леонтий.
– Ах ты шнырь вертлявый! – взорвался Семён Ульяныч. – Да я тебя в бане запру, дурака! Будешь там торчать, пока войско не уйдёт!
– Ванька, скажи им! – умоляюще призвал Петька.
Ваня совсем не хотел участвовать в этой семейной склоке. Но ведь он заявил Маше, что служба превыше всего, значит, надо поддержать Петьку.
– Державе служить – честь! – угрюмо выдал Ваня.
– Помалкивай, аршин казённый! – сразу громыхнул Семён Ульяныч.
– Все Ремезовы служилые! – отчаянно крикнул Петька. – И прадед, и дед, и ты, батька, и вы, Сенька с Лёнькой! Один я как баба дома сижу!
И это было правдой, от которой Семён Ульяныч задохнулся.
Дед его, Мосей Меньшой – в которого, говорят, и сам Семён Ульяныч уродился, – был знатным забиякой, ходил артельным на кочах и в Мангазею, и в Енисейск. Никаких тунгусов с копьями он не боялся, никаких джунгар, никаких лесных лиходеев с топорами и самопалами. Однажды, было дело, в казацком споре он от кулаков до сабель докатился и соперника, своего же казака, напополам распластал; за этот грех его должны были повесить, но никто не мог сравниться с Мосеем в отваге и бешенстве, и воевода князь Тёмкин-Ростовский своей волей его помиловал, да и всё: такие незаменимы.
Отец Семёна Ульяныча, Ульян Мосеич, вступил в прибыльщики при воеводе Годунове, а на такое дело решались только отчаянные головы, ибо в дремучих урманах им грозили стрелы инородцев и ножи «гулящих людей». Полвека назад в Сибири началась большая война: царевич Девлет-Гирей, сын султана Чувека и внук хана Кучума, поднял против русских всех, кого смог: вогулов Ермака Мамрукова, остяков Ивана Лечманова, башкирцев Сары Мергена, Жёлтого Мертвеца, и даже неукротимых калмыков, потому как сестра Девлета была женой великого тайши Урлюка. Ульян Мосеич, сотник рейтарского полка, пять лет провёл в походах по дебрям Казыма и Пелыма, по степям Барабы и Тургая, на Яике и среди таёжных кряжей Уралтау.
Сам Семён Ульяныч, тоже служилый человек, пока не стал изографом, водил свою сотню на свирепых джунгарских зайсангов вверх по Ишиму и вверх по Тоболу, в самую глушь непокорных аймаков. И Леонтий с Семёном воевали против башкирцев батыра Алдара – сражались возле озера Кисегач и под стенами Далматовской обители. Да, конечно, все Ремезовы служили. Но в памяти Семёна Ульяныча сквозь дым неслись всадники с копьями, били молниями ружья, взвивались кони, утыканные стрелами, кубарем летели в траву окровавленные люди и, царапая лица, выли тобольские бабы у ворот острога, у скорбных обозов. Семён Ульяныч больше не хотел этого знать.
– Не быть тому, – хрипло сказал он Петьке.
– Сыновнее достоинство – отцовское дело продолжать, а не саблей размахивать, – рассудительно пояснил Семён.
Петька затряс головой, готовый расплакаться. Он не желал сидеть в мастерской, переписывая книги, копируя чертежи и малюя конклюзии.
– А царь нас в полку наставлял, что сыновья должны обгонять отцов, – негромко и непокорно возразил Ваня.
– Это всё ты, Ванька, моего дурачка подзуживаешь! – вскинулся Семён Ульяныч: он нашёл, кто виноват. – Ружья, война, победа! Не суйся к нам!
– Не пущу на войну, Петюнька, хоть прокляни меня! – колыхаясь всем грузным телом, воскликнула Ефимья Митрофановна. – Убьют тебя степняки!
– На то солдатов и учим, чтоб не убивали, – не сдавался Ваня.
– Заткнись, барабан! – заорал Семён Ульяныч. – Настучал уже в уши!
– Ванька меня не сманивал! – крикнул и Петька.
– Я Петру говорил только то, во что сам верую! – твёрдо сказал Ваня, глядя Семёну Ульянычу в глаза. – Воевать за царя – дело святое! Держава нашей жертвой прочна! И ты, Семён Ульяныч, понимать такое должен!
– Я тебя щас палкой по хребту пойму! – Семён Ульянович вскочил из-за стола, готовый броситься на Ваню; Леонтий тоже быстро поднялся и схватил отца за плечи, останавливая. – Проваливай из моего дома! – дёргаясь в руках Леонтия, гремел Семён Ульяныч. – Гоню тебя отсюда, змеёныш!
Маленькая Танюшка заревела, испугавшись, и Варвара прижала её к себе, поглаживая, но с другой стороны всхлипнул Федюнька: он никогда не видел деда таким страшным. Лёнька и Лёшка почти сползли под столешницу.
Ваня молча встал. Маша смотрела на него с отчаяньем. Семён Ульяныч испепелял его ненавидящим взглядом, а Леонтий и Семён отвернулись. Ваня оглядел всех Ремезовых. Да кто он им? Никто. Незваный гость. Чужак. Он сам виноват, что на миг обманулся, приняв Ремезовых за свою семью. Маше надобно, чтобы за ней бегали и угождали, а ему некогда. Петька глупый. Баба Фима над младшим сыночком квохчет, точно курица. Дядя Леонтий и дядя Семён не пойдут против батюшки. А Семён Ульяныч – он застрял в своей старине с кремлями, иконами и летописями. Ему не понять новых времён, где служат отечеству, и честь этого служения превыше царей, воевод и воинских товарищей. Превыше семьи. Поэтому у него, у Вани Демарина, нет семьи, и не было, даже когда он дома жил при отце, и впредь не будет.
– Я сам уйду, – сказал Ваня. – Тебе, Семён Ульяныч, я не сын, не слуга и не мальчонка. Надоели мне твои попрёки. Поклон вам за хлеб и кров. За своим сундуком я завтра солдата пришлю. А ты, Петька, своим умом живи.
И Ваня пошёл прочь из горницы.
Ябеды и доносы были длиннющие, с многословными заверениями в честности и описаниями невыносимых страданий, которые претерпевали челобитчики. У Матвея Петровича не было времени читать всю эту брехню, и секретарь Дитмер оглашал ему только экстракты – краткое изложение сути.
– В Мехонской слободе бурмистр беззаконно отнял у мужика корову.
– Пущай вернёт.
– Енисейский купец просит дозволенья торговать с тунгусами железом.
– Дозволяю.
– Иркутский комендант пьяный сказал, что царь Пётр – первый вор.
