Ознакомительная версия.
Ростовщика сопровождали несколько стражников gastaldi, одетых в форму, а также положенный заключенному для утешения член Братства Справедливости. Сей монах был одет в длинное одеяние и скрывал свое лицо под опущенным капюшоном, в котором были вырезаны отверстия для глаз; он считал унизительным для себя утешать иудея. Представитель Quarantia[28] стоял на том месте, где днем раньше стоял я, на украшенной четырьмя конями лоджии Сан-Марко, и сверху читал толпе звенящим голосом:
— Ввиду того, что обвиняемый Мордехай Картафило вел себя жестоко, посягая на мир и честь Республики, а также на добродетель ее граждан… он приговаривается к тринадцати ударам бича, после чего будет заключен в pozzo[29] дворцовой тюрьмы, до тех пор пока представитель трибунала допросит злоумышленника относительно деталей его преступлений…
Иудей, которому задали традиционный вопрос, не имеет ли он жалоб на действия суда, в ответ лишь тяжело и безнадежно вздохнул.
Несчастный сначала сжимался, видя, как на его плечи опускался бич, но затем его поведение изменилось. Сперва он бормотал что-то, затем начал кричать, а под конец застонал. Я осмотрел толпу — христиане одобрительно кивали, а иудеи старательно отводили глаза. И вдруг мой взгляд упал на определенное лицо, задержался на нем, и я принялся пробираться сквозь толпу, чтобы оказаться поближе к наконец-то отыскавшейся потерянной незнакомке.
Позади меня раздался визг, и голос Убалдо произнес:
— Эй! Марко, ты что не слушаешь музыку sinagòga?[30]
Но я даже не повернулся. На этот раз я не хотел рисковать, позволив женщине вновь ускользнуть. Сегодня незнакомка опять была без вуали, чтобы лучше видеть бичевание, и снова я пожирал глазами ее красу. Когда я подобрался к женщине поближе, то увидел, что она стоит рядом с высоким мужчиной в одеянии с капюшоном, почти полностью прикрывавшим его лицо. Оказавшись достаточно близко, я услышал, как этот мужчина бормочет моей прекрасной незнакомке:
— Итак, ты все-таки разговаривала с «мордой».
— И-и-иудей заслужил это, — сказала она, восхитительно надув губки.
Мужчина пробормотал:
— Цыпленок перед трибуналом лис.
Красавица рассмеялась, но в смехе ее не было веселья.
— Вы бы предпочли, чтобы я позволила цыпленку пойти к исповеднику, отец?
Меня удивило: неужели этот мужчина настолько стар, что является отцом моей красавицы? Но, заглянув под капюшон, что я легко проделал, будучи ниже его ростом, я узнал священника из базилики Сан Марко, того самого, которого видел накануне. Удивляясь, почему он прячется, прикрываясь своим облачением, я прислушался внимательней, но их бессвязная беседа мне ничего не прояснила.
Мужчина все так же вполголоса пробормотал:
— Вы сделали ставку не на ту жертву. Тот, кто может рассказать, — не тот, кто может слушать.
Женщина снова рассмеялась и надменно сказала:
— Вы никогда не называете имя этого кого-то.
— Зато его называешь ты, — пробормотал мужчина. — А что касается ростовщика, отдай лисицам козла вместо цыпленка.
Она покачала головой.
— Этот некто хоть и старый козел, но имеет друзей среди лисиц. Мне требуется найти способ, более изощренный, чем «морда».
Мужчина какое-то время молчал. Затем прошептал:
— Bravo.
Я посчитал, что он таким образом тихонько выразил свой восторг, поскольку представление с бичеванием как раз закончилось под последний протяжный стон иудея. Толпа приготовилась разойтись.
Моя дама произнесла:
— Да, я подумаю над этой возможностью. Но теперь, — она дотронулась до прикрытой одеянием руки собеседника, — этот некто приближается.
Священник еще ниже надвинул капюшон на лицо и смешался с толпой. А к даме присоединился другой мужчина — седой, краснолицый, одетый так же хорошо, как и она сама. «Возможно, он действительно ее отец», — подумал я. Мужчина сказал:
— Вот ты где, Илария. Как это мы разошлись?
Так я впервые услышал ее имя. Женщина и пожилой мужчина вместе отправились прочь, она трещала о том, «как хорошо прошло бичевание и какой выдался прекрасный день», — в общем, обычная женская болтовня. Я «повис» у них за спиной, достаточно далеко, чтобы не оказаться замеченным, и последовал за ними, словно меня тащили на веревке. Я боялся, что они дойдут лишь до берега, а затем сядут в гондолу или лодку. В таком случае мне было бы тяжело продолжать преследование. Все, у кого не было своих средств передвижения, принялись нанимать лодки. Но Илария со своим компаньоном пошли другой дорогой, прогуливаясь по пьязетте до главной пьяццы. Желая обойти толпу, они остановились рядом со стеной Дворца дожей.
Богатое одеяние Иларии развевалось на фоне похожих на львиные мраморных морд, которые выступали из стены дворца на уровне пояса. Эти самые морды венецианцы прозвали дьявольскими мордами тайной полиции; каждая из них соответствовала определенному виду преступлений: контрабанда, уклонение от налогов, ростовщичество, злодеяние против Республики и так далее. В пасти каждой такой морды имелось отверстие, и с противоположной стороны, внутри дворца, сидели агенты Quarantia, подобно паукам, ожидающим, когда можно будет дернуть сеть. Им не приходилось долго ждать. С годами эти мраморные пасти становились все шире и мягче, поскольку бесчисленные руки с анонимными записками постоянно проскальзывали внутрь, обвиняя в преступлениях своих врагов, кредиторов, неверных любовников, соседей, кровных родственников и просто незнакомцев. Обвинителей привлекало то, что они оставались неизвестными и могли обвинять кого угодно в чем угодно, не предъявляя доказательств. Сколько здесь было возможностей для злобы, клеветы и крушения чужих планов, ведь по нашим законам именно обвиняемый должен был опровергнуть выдвинутые обвинения и доказать свою невиновность. Это было не просто и редко кому удавалось.
Мужчина и женщина обошли площадь по кругу, а я двигался следом, стараясь держаться поближе, чтобы подслушать отрывки их беседы. Затем они вошли в один из домов, стоявших на площади. По поведению слуги, который открыл им дверь, было видно, что они живут здесь. Такие дома в самом сердце города были не слишком пышно украшены снаружи и потому не носили названия палаццо. Они были известны как «немые дома»: по их внешней простоте трудно было судить о благосостоянии их обитателей, являвшихся представителями самых древних и знатных семей Венеции. Вот в одном из таких домов и жила Илария.
Во время своей непродолжительной слежки я сделал два открытия. Из обрывков их разговора даже такому наивному мальчишке, как я, стало очевидно, что седой мужчина приходился Иларии не отцом, а мужем. Это причинило мне боль, но я успокоил себя мыслью, что молодая женщина, у которой старый муж, скорее отдаст предпочтение юноше вроде меня.
Ознакомительная версия.
