Путь короля был намечен с величайшей точностью. От Парижа до Дюнкирхена было назначено одиннадцать ночлегов. В те города, где останавливался поезд, отправляли вперед роскошную мебель. Музыка, разные представления, триумфальные ворота, депутация наполняли целый день. Завтракали часто в палатках, наскоро раскинутых у самой дороги. Огромный многотысячный поезд останавливался; по одному знаку вся местность превращалась в исполинский лагерь; зажигали костры, около которых хлопотали повара. Если вечер заставал путешественников вблизи города, то в воздух шипя летели ракеты, римские свечи, солнца и огненные колеса, далеко распространявшие яркий свет. Виновником всех этих фейерверков и празднеств являлся король, державный хозяин страны, и веселый шум этих празднеств заглушал проклятия, несшиеся вслед его роскошному поезду: провинции, уже истощенные войной, изнемогали под бременем тяжелых податей, а людей и лошадей, необходимых для королевского поезда, отрывали от работы, которая только одна могла вознаградить жителей за бедствия войны.
В одном из экипажей, следовавших за каретой, ехала дама, лицо которой выражало глубокую грусть. Она часто высовывалась из окна кареты, посылала в известном направлении воздушный поцелуй, сопровождая его веселой улыбкой, и каждый раз сидевшая напротив нее камерфрау произносила одну и ту же фразу:
— Мадемуазель, будьте благоразумны.
Эта дама была стареющей красавицей, боровшейся с неумолимой рукой времени при помощи утонченнейших косметических средств. При всем том умное лицо с тонкими чертами все еще возбуждало интерес. Это была Мария Луиза Орлеанская, принцесса Монпансье, известная под именем “Мадемуазель”, ради любви которой граф Лозен прибегнул к колдовству. Мадемуазель де Монпансье, ничего не подозревая, проглотила питье, приготовленное из крови красавицы Аманды. Но граф Лозен ошибался, думая, что навсегда приобрел любовь принцессы, и полагаясь более на колдовские чары, чем на свои собственные достоинства: принцессе не нужно было никакого любовного зелья, чтобы безумно влюбиться в графа, особенно с тех пор, как обожаемый человек стал выказывать холодность к ней.
Как бы там ни было, но графу Лозену казалось, что любовь принцессы проявилась с особенной горячностью именно с того времени, когда она выпила изделие Экзили. Он щедро наградил итальянца, а тот втихомолку подсмеивался над таким легковерием. Экзили сделал еще один шаг на своем опасном пути: он связал свою судьбу с судьбой могущественного фаворита, который теперь был обязан итальянцу и проникся полным доверием к его сверхъестественным познаниям. Экзили ни минуты не сомневался, что графу удастся свергнуть новую фаворитку короля, а в этом деле сам он мог быть могучим союзником Лозена: ведь в его власти было приготовить маркизе де Монтеспан такой скандал, который не мог бы потушить и сам король. Людовик не мог бы заглушить общее негодование, если бы маркиза де Монтеспан оказалась сообщницей отравительницы Бренвилье. Конечно для этого необходимо было доставить в Париж эту ужасную женщину, которая все еще спокойно жила под защитой гостеприимных стен монастыря; но итальянцу было известно, что граф Лозен уже поручил это дело сержанту Дегрэ. При таких условиях Экзили оставил свое первоначальное намерение покинуть Париж и решил остаться и следить за ходом событий. Его надежды приобрели еще большую уверенность с тех пор, как Лозен сообщил ему, что король изъявил согласие на брак принцессы Монпансье с графом Лозеном, который таким образом становился членом королевского дома.
Экзили вскоре заметил, что не он один пользовался доверием Лозена. Незадолго до отъезда во Фландрию все заговорили о предстоящей свадьбе Мадемуазель с графом Лозеном; в королевской семье это вызвало всеобщее возмущение, и короля ожидали крайне неприятные сцены. Лозен гордился своим успехом, и в этом его поддерживали ложные друзья. Желая доказать, что он уже имеет почти неограниченные права на принцессу королевской крови, он относился к бедной Мадемуазель с оскорбительным презрением. Когда его упрекали в грубости, граф дерзко отвечал:
— Французские принцессы любят, чтобы их держали в ежовых рукавицах.
Усердные шпионы маркизы Монтеспан и других врагов графа передали это королю, но он лишь горько усмехнулся.
Через несколько времени граф явился к принцессе прямо с охоты и, бросившись в кресло, крикнул ей:
— Луиза Бурбонская, сними с меня сапоги!
Когда это довели до сведения короля, он заскрежетал зубами и сказал, обращаясь к маркизе Монтеспан:
— Лозен заходит слишком далеко!
— Мне непонятно Ваше спокойствие, — ответила маркиза. — Конечно граф — Ваш друг…
— Но я могу положить предел своей дружбе, — возразил король.
Маркиза задрожала от злобной радости.
— Так обуздайте его высокомерие, государь.
— Это мне не трудно, но любовь принцессы превосходит всякое вероятие. Это — просто какое-то безумие.
— Безумие — это настоящее слово, государь. Принцесса обезумела или вернее ее сделали безумной.
— Сделали безумной? Как мне понять это? — спросил король, вдруг сделавшийся серьезным и внимательным.
— О, государь, ведь Вам известны сношения графа с итальянцем… Ну, принцессе был дан любовный напиток.
Людовик вскочил с места.
— Значит, все еще пользуются средствами, которые…
— Конечно пользуются, государь, и я нахожусь в смертельном страхе; что, если кому-нибудь удастся волшебными средствами заставить Вас, Ваше величество, подарить свою любовь другой женщине!
— О, этого Вам нечего бояться, — с улыбкой сказал король, — но то, что Вы рассказали, отвратительно!
— Умоляю Вас, Ваше величество, о глубочайшем молчании! Мы вовсе не в безопасности: этот итальянец — демон!
— Я прикажу схватить его и сжечь! И сию же минуту!
Ужас охватил маркизу.
— Нет, нет! — вскрикнула она, — надо быть осторожными. Необходимо арестовать его, прежде чем он успеет что-нибудь сказать. Подумайте, государь, о моем щекотливом положении: ведь он навещал меня на улице Францисканцев!
— Вы правы, придется подождать. Но Лозен? Я еще подумаю о его свадьбе с принцессой.
Маркиза Монтеспан торжествовала: ей удалось опять оттеснить графа с его позиции. Он слишком положился на преданность камерфрау принцессы, которая подала своей госпоже любовное зелье в шоколаде. Маркиза Монтеспан щедро оплачивала всякие открытия во дворце Монпансье и в точности знала историю с волшебным напитком.
Таково было положение дел перед отъездом во Фландрию. Лозен видел маркизу только с улыбкой на устах. Он был осторожен, но в сущности кого было ему бояться? Король дал свое согласие; принцесса, перед которой Лозен выказывал полное равнодушие, изнывала от любви. При каждой остановке она бросалась к своему возлюбленному, но он поворачивался к ней спиной, желая показать своему монарху, будто не очень дорожить той честью, к которой так жадно стремился. Король был в страшном гневе; королева, министры, маркиза Монтеспан, герцогиня Орлеанская, — все соединились против фаворита, и в огромном поезде только и говорили о том, как бы помешать этому браку.
