— Володю ночью... арестовали... дома!
Арест брата поразил меня. Наспех я обдумал, что делать. В глубине коридора у лестницы притаился подозрительный тип. Сообразив, что это шпик, я нарочито громко сказал:
— Это невозможно! За что его арестовали? — и тихо:
— Что нашли при обыске?
Невестка ответила:
— Арестован морской контр-разведкой, — и тихо добавила:
— Ничего кроме твоей почтовой открытки[9]
— Хорошо, я сейчас выясню. Иди домой.
Я разбудил Май-Маевского и, уверив его в ошибочных действиях контр-разведки, просил написать бумажку о немедленном освобождении.
— Капитан, вы не волнуйтесь. Я сам не допускаю мысли о виновности вашего брата. Я выясню все, и ваш брат будет освобожден.
Выходя из комнаты, я столкнулся с тем самым шпиком, который подслушивал наш разговор с невесткой. Он, очевидно, и теперь подслушивал у двери. В коридоре я столкнулся с начальником особого отдела при ставке, князем Тумановым. Он спешил к Май-Маевскому.
По уходе князя, я вошел к генералу, он сидел у окна, задумавшись, по лицу его катился пот.
— Капитан, у меня сейчас был князь Туманов. Ваш брат арестован по подозрению. Вы не волнуйтесь: ничего плохого не случится, хотя бы он и был замешан в заговоре против власти. Все это выяснится в течение двух-трех дней.
Владимир Васильевич Макаров.
Я старался выяснить серьезность положения через знакомых офицеров, близко стоящих к контр-разведке, но это мне не удалось. Несколько раз заходил я к Май-Маевскому, последний успокаивал меня, как и раньше. Но слежка за мной контр-разведки доходила до наглости: я точно сопровождался почетным караулом. Тут были офицеры, переодетые в рабочую одежду, штатские... их поведение было вызывающим. Например, в соседнем номере уже месяц стоял жилец. Сразу после ареста брата соседу предложили за ту же плату лучшую комнату, а в его комнату въехал шпик. Ко мне в номер прислали электротехника для исправления вполне исправных проводов, которые шпик то снимал, то вновь проводил. По ночам я слышал, как у двери ходят неизвестные люди. Вероятно, у них была директива задержать меня в случае побега. Я, действительно, подумывал о побеге, но боялся повредить брату. Я надеялся, что адъютанта Май-Маевского не посмеют тронуть. А что касается генерала, то я до сих пор много раз убеждался в его полном доверии ко мне.
На утро Май-Маевского пригласили в штаб крепости: из Симферополя были получены сведения о восстании, но о каком — никто не знал. Власти растерялись, Май-Маевский собрал группу офицеров, погрузил на платформы два легких орудия и под прикрытыем бронепоезда двинулся на Симферополь.
Перед отъездом я настаивал на освобождении брата, но Май-Маевский отговорился:
— Приедем из Симферополя, — он будет освобожден.
На ст. Альма поезд Май-Маевского остановился, и генерал вызвал по прямому проводу Слащева.
— У аппарата Слащев.
— У аппарата Май-Маевский. Чтобы вы убедились, что говорит действительно Май-Маевский, я напомню вам случай под «Красне у моста», прошу и вас напомнить какой- нибудь случай.
— Последняя наша встреча была у Пелагиады.[10]
— Известно ли вам, что происходит в Симферополе? Я нахожусь с отрядом на ст. Альма.
— Капитан Орлов с офицерами произвел арест ген. Субботина и других генералов, — ответил Слащев: — я только-что говорил с Орловым, он подчиняется мне. Арестованные освобождены. Я выезжаю в Симферополь.
— Я с отрядом еду в Севастополь, — ответил Май-Маевский..
Что-то случилось с проводами, и разговор оборвался.
— Позовите ко мне Орлова, — сказал Май-Маевский лейтенанту Романовскому.
— Ваше превосходительство, Орлова сейчас нет. Он занят.
Подчиняется ли Орлов Слащеву и Деникину? спросил Май-Маевский.
— Так точно, ваше превосходительство, — последовал ответ.
Мы вернулись в Севастополь.
В «Кисте» Май-Маевский просил меня приготовить глинтвейн. Он тоже пришел ко мне в комнату, сел на диван и неожиданно спросил:
— Скажите, капитан, как вы смотрите на эсеров и коммунистическую партию? Какая между ними разница?
Впервые он заговорил со мной на политическую тему. Мне ничего не оставалось, как притвориться хладнокровным :
— Я не знаком с партиями. Меньше всего этим интересовался.
— А скажите, капитан, ваш брат действительно был младшим унтер-офицером из вольноопределяющихся? — спросил Май-Маевский, с ударением на каждом слове.
— Так точно, ваше превосходительство. Он служил в 32-м полку.
— Вы мне в Харькове рассказывали, что ваш отец служил начальником Сызрано-Вяземских железных дорог. У вас там, кажется, и имение есть?
— Точно так, ваше превосходительство. Жаль, что не была взята Рязань, — вы лично убедились бы в этом.
— А с какого времени ваш брат состоит в коммунистической партии?
Я понял, что все пропало.
— Никак нет, ваше превосходительство, я хорошо знаю брата. Он никогда не был коммунистом.
— Вы знаете, что ваш брат был председателем подпольной организации и все было подготовлено к восстанию?— отчеканил генерал.
При этих словах дверь комнаты открылась, вошла группа офицеров с револьверами в руках. Один из них крикнул злорадно:
— Капитан, руки вверх!
Я поднял руки. На меня смотрели дула нескольких револьверов. Начальник сухопутной контр-разведки подошел к Май Маевскому, стукнул шпорами и, приложив руку к головному убору, отрапортовал:
— Ваше превосходительство, вам все хорошо известно?
— Да, — сказал генерал и тотчас же ушел.
По уходе его был произведен тщательный обыск, а начальник разведки допытывался:
— Скажите, где вы были комиссаром?
Я, не теряясь, ответил:
— Какую чушь вы говорите?! Я никогда не был коммиссаром, — и обратился к офицерам:
— Господа офицеры, не желаете ли выпить глинтвейна, приготовленного для Май-Маевского?
— Мы не пьем во время служебных обязанностей, — отрезал начальник: — а скажите, как вы устроили брата к Май-Маевскому?
— Спросите у генерала.
— Да-а, загадочная история, — протяжно и ехидно сказал начальник разведки и, обращаясь к офицерам, добавил:
—- Мы все установим... ведите его.
Вдоль коридора гостиницы вытянулось множество юнкеров с винтовками. На улицах там и сям большие группы офицеров, а около памятника Нахимова и вблизи здания морского собрания стояли пулеметы.
Меня вело десять человек, по три справа и слева, четверо сзади. Я оглянулся и увидел направленные на меня дула револьверов. Кто-то прикрикнул:
