Сегодня или завтра меня повезут на Северную сторону— место расстрелов. А, может быть, они не узнают, где я был в 1918 году, и мне удастся обмануть их. Или попытаться бежать? Но записка не оставляла никаких надежд: я видел, как ко мне протягивались руки палачей. К утру у меня созрел план бегства...
Утром, в уборной, я встретил своего хорошего товарища, Ваню Воробьева. Его тоже ожидал расстрел. Охрана несла свои обязанности плохо, и я свободно изложил свой проект.
Воробьев тяжело вздохнул, подумал и решился:
— Я согласен и передам всем.
Во время обеда Воробьев прошел мимо меня, кинув:
— Согласны с планом шесть; все решили лучше умереть в схватке.
Из 53 неминуемых смертников только шесть! Но размышлять было некогда. Я решительно шепнул:
— Хорошо, будьте готовы. Действуйте, как уговорились во время ужина. Другого исхода нет. Будет поздно.
Подбежал часовой:
— Не разговаривать! Бери обед и уходи по карцерам!
Целый день меня мучила мысль: что будет, если эти шесть раздумают. План побега был слишком дерзкий, но другого выхода не было. Легче погибнуть в схватке, если не посчастливится, чем от руки палача. День казался вечностью.
— Выходи за ужином, — разнесся по коридору голос.
С миской в руках, я шепнул товарищам, дожидавшимся своей очереди в узком коридоре: «Не бойтесь, дружней, начинаю!» А часовому сказал:
— Позовите ко мне караульного начальника по очень важному делу. Часовой крикнул разводящему, тот позвал караульного начальника.
— Кто меня звал и зачем? — пренебрежительно спросил начальник.
— Поручик, у меня есть важное государственное дело. Отчасти касается вас.
— Говорите, я вас слушаю.
— Как же я буду говорить в присутствии всех, а в особенности при коммунистах? — я указал на группу заговорщиков. — Поручик, зайдемте на минуту в камеру, я вам расскажу.— Я держал себя так невинно, что офицер мне поверил. Мы вошли в камеру. Я быстро проговорил:
— Поручик, одну минутку! Подождите меня здесь. Я сейчас принесу рукопись!
И, не дав поручику опомниться, моментально выбежал из камеры, захлопнув дверь на чугунный засов. Стоящие вблизи товарищи, Воробьев, Заборный, Вульфсон и другие, набросились на часовых и вырвали винтовки. Мы ворвались в караульное помещение. Я крикнул:
— Бросай, сволочь, ружья!
В этот момент мои товарищи схватили винтовки, лежавшие рядом с юнкерами на нарах. Два товарища выстрелили. Все это было делом нескольких секунд. Караул до того растерялся от неожиданного нападения, что часть солдат, в ужасе, с поднятыми руками, прижались к стенам, другие лезли под нары, вопя о пощаде. А ведь караул состоял из сорока человек, не считая контрразведчиков! Наружные часовые, услышав стрельбу, шум и крики, поднятые заключенными и караулом, сбежали с поста. А мы, крепко сжимая винтовки, выбежали из крепости. Через несколько минут вдогонку нам началась стрельба, но мы уже миновали Цыганскую слободку и выходили в открытое снежное поле. Мрак и морозный ветер со снегом затрудняли наш путь. Вдали замигал огонек, и мы определили, что находимся вблизи Херсонесского маяка. Мы ускорили шаги. Не знаю, сколько времени мы таким образом шли. Силы истощались, приходилось часто отдыхать на снегу. Чтобы хоть немножко поддержать тепло, прижимались один к другому. Два товарища, Вульфсон и Гриневич, были босы; их лица говорили об ужасной боли. На последней остановке стало ясно, что надежды на спасение нет, силы подорваны, а ветер и метель крепнут. Все же лучше заснуть в сугробах, чем погибнуть в застенках контр-разведки. Один из наиболее стойких, Воробьев, подбодрял веех:
— Товарищи, я знаком с местностью: здесь должна быть поблизости деревушка. Пойдемте как-нибудь потихоньку!
Какого труда стоило нам подняться! Пройдя полверсты, мы уже хотели остановиться, так как некоторые стали отставать, а одного товарища пришлось вести под руки. Вдруг идущий впереди Воробьев остановился и спросил вполголоса:
— Товарищ Макаров, вы слышите лай собак?
Действительно, впереди где-то далеко заливалась собака.
Мы не смели верить этому лаю. Спрашивали друг друга: «Ты слышал? А ты слышал?» — Но лай не смолкал. Наши силы напряглись.
Шагов через пятьсот мы натолкнулись на деревянную изгородь, занесенную снегом; за изгородью чернели избушки. Мы постучали в ближайшую дверь.
— Кто там?—окликнул несмелый голос.
— Начальник отряда капитана Орлова. Из-за метели заблудился, прошу открыть дверь!
Пожилой мужчина поднес лампу к окну и, убедившись, что перед ним действительно офицер, пошел открывать дверь. Переступив порог, мы, совершенно обессиленные, сразу опустились на пол. Некоторые из нас попросили воды и хлеба, другие растирали застывшие конечности, а я вступил в разговор:
— Отец, скажите, пожалуйста, какая это деревушка и сколько верст от Севастополя?
— Деревня Карань, ваше благородие. В восьми верстах от Севастополя.
«Чорт возьми, — подумал я, — всю ночь чуть ли не бежали, проперли не менее сорока пяти верст, а отошли всего на восемь верст! Оказывается из-за метели и тьмы мы кружились на одном месте».
Отдохнув часа два, поблагодарив хозяина за гостеприимство, мы снова двинулись в путь.
— Стой! Кто идет?
Толпа крестьян, вооруженная граблями, топорами и дубинами окружила нас. Я выступил вперед и объяснил им, что являюсь начальником разведывательного отряда капитана Орлова. В те дни имя капитана Орлова было у всех на языке.
* * * *
Капитан Н. И. Орлов, уроженец Крыма, в империалистическую войну, попав на фронт, проявил себя как храбрый офицер, имел несколько боевых наград и несколько ранений.
Во время «Курултаевщины»[12] он организовал Симферопольский офицерский батальон и принимал активное участие в борьбе против большевиков.
В начале 1919 г. генерал Боровский, командовавший Крымской группой войск Добровольческой армии, дал капитану Орлову поручение сформировать 1-й Добровольческий полк в г. Симферополе, который получил наименование 1-го Симферопольского офицерского полка.
Этому полку вместе с другими частями «Крымской группы», под давлением занявших Крым войск т. Дыбенко, пришлось отойти к Керчи.
В июне т. Дыбенко вынужден был оставить Крым,— его войска могли бы быть отрезаны частями ген. Деникина, занявшими Донецкий бассейн.
1-й Симферопольский офицерский полк был отправлен под Одессу, где белые высадили десант. Он дрался под Бирзулой с большевиками и, в конце-концов, натолкнулся на петлюровцев-галичан.
