Ознакомительная версия.
Потом шведы дошли до другой крепости, Фридрихсгама. Там положение стало еще забавнее — крепость была древняя, один земляной вал, да и тот кое-где обвалился, а на том валу — пушки, захваченные в прошлую войну. Постояв под прицелом этих пушек два дня, шведы отступили — начался бунт входящих в шведскую армию финских полков. Финны решительно не понимали, на что королю Густаву III сдалась эта война, в которую он ввязался без согласия риксдага.
Такое выдалось в 1788 году военное лето. Осенью положение переменилось — в войну со Швецией вступила Дания, у которой был с Россией заключен оборонительный союз. По условиям договора, Дания должна была в случае нападения Швеции на Россию предоставить суда и сухопутные силы. Но лучше бы датский король Кристиан отговорился чем угодно, потому что его запоздалое вмешательство ни к чему хорошему не привело. Датчане заняли несколько шведских городов, обложили их контрибуцией, осадили Гетеборг.
Это не понравилось двум странам, чей политический вес был куда как больше, чем у Швеции. Англия и Пруссия потребовали немедленного прекращения военных действий, угрожая в противном случае нападением на Данию. Тогда датское правительство поспешило заключить перемирие со Швецией. К тому времени шведский народ возмутился не на шутку и тоже кинулся записываться в ополчение. Как раз когда Андрей приобретал себе странную недвижимость под Санкт-Петербургом, должен был собраться в Стокгольме риксдаг, на котором шведский Густав хотел добиться принятия законов, дающих ему чуть ли не самодержавную власть. Значит, весной ожидалась большая война и на суше.
Когда дядька заговорил о шведской войне, Андрей ответил:
— У нас тут своя война будет. Нужно раздобыть пороха фунтов хоть десяток.
— Где ж я тебе в деревне столько возьму? — удивился тот.
— Где знаешь. И добудь из сундука все свое хозяйство — пулелейки, свинец, щипцы. Пуль понадобится не менее двух сотен… — Андрей задумался и завершил: — Для начала.
— Ты с кем, баринок мой разлюбезный, собрался воевать?
— С Фофаней. Расскажи-ка мне, Еремей Павлович, какая тут местность, куда простираются огороды, далеко ли лес и проезжая дорога. Ты даже можешь все добро из несессера по столу разложить, пусть ножницы будут дорогой, мыло — нашим домом, банка с пудрой — деревней…
— Сейчас!
Скоро дядька изобразил на столе пейзаж, а Андрей его ощупал.
— Значит, тут, — Андрей показал пальцем, — плотники, что придут чинить конюшню, пусть заодно смастерят сарай.
— На что сарай в таком месте?
— Увидишь. Узнай, где можно добыть доски. Сойдут и трухлявые.
— А чем крыть?
— Обойдется без крыши. Четыре стены и дверной проем, этого довольно.
Еремей посмотрел на питомца с великим подозрением. Питомец правильно понял его молчание.
— Ты еще не усек, Еремей Павлович, что мы объявили подлецам войну? — спросил он. — Я должен уметь защитить себя в любом положении — даже если вас с Тимошкой рядом не случится.
Спорить было бесполезно. Оставалось только выполнять приказания.
* * *
Пулелеек было две пары. Работа продвигалась неспешно. Еремей, распустив в тигле полфунта свинца, старательно заливал его в пулелейку через малое отверстие, потом ждал, чтобы шарик остыл, и откусывал торчащее горлышко. Горка пуль на тарелке росла. Андрей меж тем учился на ощупь заряжать пистолет и вслепую сворачивать тугой пыж. Одновременно он беседовал с Фофаней.
Фофаня, связанный присягой, был уныл и сперва отвечал односложно. При этом он косился на образ преподобного Феофана Исповедника, который Андрей распорядился укрепить на видном месте. Вопросы были о его ремесле. И он, естественно, пытался выглядеть чистым агнцем, которого понуждали красть зверские обстоятельства.
Андрей не испытывал к вору горячей любви. Но он хорошо помнил незнакомку и то, что она говорила о грязном эфесе.
— Послушай-ка, брат Фофаня, — сказал он. — Вот теперь речь не о тебе пойдет, так что кончай скулить и хныкать. Ты ведь знаешь, поди, всю вашу воровскую братию. Скажи — нет ли среди твоих товарищей таких промыслителей, что письма у дам с кавалерами воруют?
— На что? — удивился Фофаня.
— Скажем, девица до свадьбы кавалеру писала неосторожно. А замуж за другого собралась. Так ей говорят: выкупи письма за тысячу или за полторы, чтобы брак не разладился. Понял?
— Понял… Выгодное дельце… Или мужняя жена…
— Или жена. Ты мне тут, в деревне, сейчас не нужен. Я дам тебе денег и отпущу в столицу. А ты поспрашивай у своих. Может, чего разведаешь.
— Нет, ваша милость, никто мне так просто ничего не скажет. А вот коли у меня были бы письма на продажу…
— Понял! Постой-ка…
Мысль, которая осенила Андрея, была отнюдь не ангельской, ибо ангелы не мстят. Но чем более он думал — тем яснее становилось, что другой возможности нет: впутывать ни в чем не повинного человека в интригу с крадеными письмами он не желал, а человека виноватого на примете давно уж имел. Опять же, давать Фофане письма персоны выдуманной бессмысленно — на такой товар уж точно не будет купца…
Еремей глядел на питомца с тревогой — он понимал, что в голове у того уже имеется хитромудрое сооружение, а сейчас к сооружению пристраивается еще что-то опасное.
— Ты скажи, будто письма графини Венецкой продать желаешь, ищешь, кто бы взял за хорошие деньги.
— А в письмах что?
— Ну, что может быть в дамских письмах? — Андрей задумался. — Черт их знает, что они любовникам пишут… Придумать надобно.
— Эка удивили! — Фофаня бесстыже расхохотался. — Про графининых любовников всем известно. Старый граф на эти шашни уж рукой махнул — не рожает от них, ну и на том благодарствуем… По-модному живут, щегольски. То-то Бог накажет! — прозвучало это весьма грозно.
У Фофани были свои сложные отношения с Господом — возможно, он даже имел в голове некую таблицу, по коей кража менее рубля оценивалась в десять земных поклонов, до двух рублей — в пятнадцать и так далее. А чтобы искупить приобретение экипажа ценой в тридцать тысяч рублей и любовников, в нем разъезжающих, Фофаня, пожалуй, назначил бы графине Венецкой вечное сухоядение и пятьдесят тысяч земных поклонов, злорадствуя, что за всю оставшуюся жизнь она с ними не управится.
— Погоди! Придумал! — воскликнул Андрей. — Но тут требуется узнать, когда она с графом венчалась. Узнай, Фофаня. И тогда предлагай письма, которые она писала о младенце, рожденном ею до брака. Вот это, пожалуй, будет справедливо.
Очень не хотелось браться за грязный эфес. Но иного способа поквитаться за Гришу и Акиньшина Андрей не видел. Сперва следовало найти истинного врага.
Ознакомительная версия.
