Виолетта скрылась за поворотом, достигнув того места, где она подверглась нападению две недели назад. Я побежал вперед и увидел, как она на цыпочках крадется к кустам. Вероятно, она услышала шорох и решила скрыться.
Но потом она вскочила и побежала. Томас Гонсалес напал на нее сбоку, схватил за плечи и начал сильно трясти.
Девочка закричала, и Фанни, залаяв, помчалась вперед. Я побежал к ней, выкрикивая ее имя.
Негодяй сорвал с нее шляпку, схватил за остатки волос и оттянул ее голову назад с такой силой, что я испугался, что он сломает ей шею. Виолетта звала Даниэля, и мерзавец другой рукой ударил ее по лицу, чтобы заставить замолчать.
Заметив Фанни, Гонсалес оставил девочку. Собака подняла яростный лай и, подбежав к ним, закрыла собой Виолетту, шагах в десяти от Томаса. Девочка села на землю, губы у нее были разбиты. Мы ошеломленно смотрели друг на друга. Мы оба знали, что сейчас случится что-то страшное.
— Беги, Джон, беги! — внезапно закричала она, поняв, что ее дядя, ничуть не боясь собаки, собирается задушить меня.
Последним, что я запомнил, было лицо Томаса, который обмотал вокруг кулака платок и бросился на меня. Потом я услышал какой-то резкий звук и потерял сознание.
Когда я очнулся, то увидел, что надо мной склонилась мама. Глаза у нее были заплаканы. Я даже не знал, где я нахожусь. Голова раскалывалась, а во рту пересохло, словно я наелся песка.
— Воды, — хрипло прошептал я.
Мама поднесла чашку к моим губам.
Позже мне сказали, что я сразу уснул, и последние капли воды скатились по щеке на подушку.
Когда я снова очнулся, то помнил лишь то, что был в лесу, но не мог понять, что произошло. Мама, сидевшая у моей постели, рассказала, что дядя Виолетты ударил меня по затылку, я упал и потерял сознание. С того момента прошли целые сутки. Первый раз я приходил в себя двенадцать часов назад.
Мама не доверяла врачам, однако позволила доктору Сильве дважды приложить к моим вискам пиявок, чтобы избежать скопления ядовитых веществ в мозгу.
— Что с Виолеттой? — спросил я.
— Она в безопасности, Джон, не беспокойся.
Мама взяла мою руку, поднесла к губам и поцеловала, затем стиснула ее и отпустила.
— Никогда не отчаивайся! — сказала она.
В комнату вошел папа и улыбнулся.
— Как ты себя чувствуешь, мой маленький храбрец?
— Голова очень болит.
Он присел ко мне на кровать, наклонился и поцеловал меня в губы. Затем достал аметист, привезенный из верховьев реки неделю назад, и положил его мне на грудь.
— Ты — смелый парень. Настоящий келпи. Но ты опять ослушался меня. Ты должен был прийти и позвать меня, как только узнал об этой беде.
— Виолетта попросила меня никому не рассказывать, — оправдывался я.
Он приложил мне руку к губам, прерывая меня, и сказал:
— Не спорю, но все могло закончиться для вас самым трагическим образом. Нам очень сильно повезло.
— А что с ее дядей?
Папа рассказал, что резкий звук, который я услышал, перед тем как потерять сознание, был выстрелом. Охотник, которого мы встретили с Даниэлем, когда Виолетта подверглась первому нападению, прибежал на лай собаки. Когда Томас ударил меня, охотник выстрелил в воздух. Пока Гонсалес оглядывался по сторонам, пытаясь найти источника звука, Фанни прыгнула на него, разорвала ему штаны и вырвала кусок мяса из бедра.
Но охотник был еще далеко. Он снова выстрелил, и на этот раз пуля просвистела в нескольких дюймах от головы Томаса. Он обругал Виолетту и бежал, в страхе за свою жизнь.
— Охотник принес тебя домой, — сказал папа. — Мы в неоплатном долгу перед ним.
Затем он добавил, что если бы охотник не оказался рядом, то сейчас меня бы уже хоронили. Я не мог осознать это. Пытаясь представить себя мертвым, я задержал дыхание, пока мое лицо не побледнело.
— Что ты делаешь, Джон? — спросил папа.
— Просто обдумываю твои слова. А где Виолетта?
— Она со своей матерью, отдыхает.
— А Даниэль знает, что случилось?
— Конечно, я сходил к нему домой и рассказал.
— А где Томас Гонсалес?
— Он больше не доставит вам неприятностей, — ответил папа и не сказал больше ни слова.
Виолетта пришла ко мне на следующий день. Ее бледное лицо обрамляла отвратительная черная шляпка, которую она отказалась снять, несмотря на мои настойчивые просьбы. Увидев ее, мама застыла в изумлении, но ничего не сказала, опасаясь, что Виолетта начнет изливать душу и расстроится. Мама налила нам чай и села рядом, держа девочку за руку. Потом она встала, поцеловала Виолетту в щеку и оставила нас одних.
Когда я спросил подругу, какое наказание понес ее дядя Томас, она ответила, что не знает. Он больше не приходил домой, а ее мать отказывается говорить о нем.
Вероятно, Даниэль прятался на нашей улице, ожидая, пока придет Виолетта, потому что постучался в дверь через несколько минут после ее прихода. Мама проводила его в мою комнату. В тот день он в первый раз увидел девочку с того момента, как на нее напали. Его глаза покраснели от бессонных ночей, а голос охрип. Волнуясь и не находя слов, чтобы выразить свои чувства, он злился на себя и был несдержан с Виолеттой. Слишком встревоженная и слабая, чтобы понять, что причина резкости моего друга в его тревоге за нее, девочка оставалась замкнутой. Вскоре пришла мама, и ее присутствие не давало им выразить свои чувства.
Наливая Виолетте чай, мама деликатно спросила, не разрешит ли девочка подровнять ей волосы.
— Я постригаю мужа со дня нашей свадьбы, — улыбнулась она.
Виолетта сняла шляпку. Она оказалась острижена наголо, а череп был покрыт струпьями.
— Даже самый искусный парикмахер на свете не сможет помочь мне, — грустно сказала она.
Я был так сокрушен, что не мог говорить, и смотрел на маму в надежде, что та расставит все по своим местам. Мама поставила чашку на стол и протянула дрожащую руку к груди девочки. Пытаясь успокоиться, она сказала:
— И все-таки я сделаю все, чтобы помочь тебе, мое дитя.
Даниэль, не в силах больше сдерживаться, потребовал, чтобы Виолетта рассказала, кто это сделал с ней.
Подавленным голосом девочка объяснила, что мать отказалась верить, что на дочь напал ее собственный дядя. Она приказала старшему сыну связать Виолетте руки за спиной, уложить ее на кровать и держать, пока она острижет волосы.
— Я сопротивлялась, как могла, но все бесполезно. Это никогда не помогает.
Смотря в пол, Виолетта прошептала, что мать пригрозила: если еще раз поймает ее на подобной «лжи», то будет брить ей голову еженедельно и не позволит надевать шляпку, и тогда каждый в Порту узнает, что она — неисправимая лгунья.
