Король Людовик XIV стал могущественнее, чем когда-либо; блеск роскоши, военное счастье, лесть и беспримерно-наглое презрение к чужому праву послужили твердой опорой его трону. Вместе с возрастанием его собственного величия достигли высокого положения и те молодые люди, которые поднимались вместе с ним, достигшим, наконец, положения народного идола.
Одни из них, не выдержав бешеной погони за счастьем, отстали на полпути; другие подверглись гневу сильнейших, чем они сами; один мрачный взгляд, один жест последних — и все надежды разлетались прахом, и счастлив тот, с кем властелин в минуту мимолетного каприза не поделился одной из тех опасных тайн, о которых стонали залы и сады королевского дворца и безмолвные стены крепостей.
Куда исчезли блиставшие, подобно метеорам, красавицы, блеск которых на краткие моменты разгонял тучи на горизонте придворной жизни? Где Атенаиса Монтеспан, хвалившаяся, что благополучно прошла свой опасный путь, достигла цели и прочно утвердила свое владычество?
Вопли монаха в замке Мортемар неразрывно слились с ее жизнью: его проклятие разразилось над нею подобно нагрянувшей грозе. Атенаиса свергла одну несчастную, но зато другая, счастливая, свергла смелую маркизу Монтеспан. Колесо событий сбросило в бездну одну, вознесло на высоту другую.
Дети, родившиеся у Атенаисы от преступной любви, не спасли ее положения: коронованный любовник с каждым днем становился все холоднее; начались оскорбления, унижения, пока, наконец, в один прекрасный день к маркизе явилась прелестная женщина и сказала ей кротко, но твердо:
— Король поручил мне передать Вам, что с прошлым покончено. Не пишите больше писем, не рискуйте искать свиданий! Король больше не желает видеть Вас.
Эта женщина называлась теперь мадам де Мэнтенон.
Но Атенаиса все-таки старалась увидеться, писала письма. Наконец, когда ее перестали принимать, она решилась удалиться от двора. Ей перестали кланяться, никто из выдвинутых ею людей не думал о брошенной любовнице короля. Она отжила свой век и чувствовала себя в тысячу раз несчастнее, чем Лавальер, потому что ее сердце точил червь честолюбия, ненависти и бессильной ярости. Проезжая мимо решетки Версальского парка, она видела, как ее братья и сестры целовали руки мадам де Мэнтенон, на той самой террасе, где когда-то Лавальер лежала в обмороке, пока король Людовик болтал с маркизой Монтеспан.
Кто же была мадам де Мэнтенон? Вдова Скаррона, воспитательница побочных детей короля, простая наемница. Сначала король был совершенно равнодушен к ней, потом она сделалась ему необходимой; затем он стал удивляться ею и, наконец, пришла любовь. Вот по каким ступеням прошла мадам де Мэнтенон, чтобы завоевать сердце короля.
Когда Атенаиса покидала Версаль, ей во мраке ночи чудилась фигура монаха и слышался его голос:
— Погибель дому твоему, герцог Мортемар! Да падет на тебя проклятие!
Как радовалась Атенаиса, когда умерла королева! Она надеялась занять ее место, а вместо этого сама оказалась изгнанной.
В предместье Св. Иакова, в Париже, находился монастырь Кармелиток. За стенами и решетками этого монастыря проводила в печали остаток своей разбитой жизни сестра Луиза, когда-то герцогиня Лавальер.
В другом предместье Парижа, Монмартре, находился женский монастырь Св. Иосифа. Здесь нашла себе приют женщина, не заботившаяся ни о Боге, ни об утраченной любви, но стремившаяся к мирной тишине монастырской кельи только для того, чтобы в уединении обдумывать, как вернуть себе утраченные сокровища, как снова завоевать исчезнувший блеск. Эта женщина не приняла монашеского имени: она до последнего дня своей жизни называлась Атенаисой де Монтеспан. Умирая она сказала:
— Шлю привет Анри де Монтеспану: я тяжко провинилась перед ним.
Между мирными приютами обеих женщин лежал Париж со своей суетой, пороками и добродетелями, со своим властным, жестоким королем и пышным двором, над которым царила Франсуаза де Мэнтенон.
А где был каменщик Барбэ, некогда предрекший ей будущее величие?
Его могилу скоро позабыли, но его имя не забыто, потому что связано с именем Мэнтенон.
* * *
В прелестной рощице, близ грота Аполлона, в Версале, среди благоухающих олеандровых кустов и апельсинных деревьев, где журчали сверкающие каскады, сидели две дамы, принадлежавшие ко двору. Обе читали, изредка поднимая от книги взор, чтобы вдохнуть чудный, приятный воздух.
— Кто это приближается по той дорожке? — сказала одна из дам.
— Я не знаю этого кавалера, — ответила другая.
Он подошел ближе. Это был мужчина среднего роста, одетый в великолепный костюм. Его волосы, не прикрытые огромным модным париком и свободно падавшие на плечи, были слегка подернуты сединой; на лице виднелись морщины. Приблизившись к дамам, он вежливо поклонился и произнес:
— Вы по-видимому не узнаете меня?
— Действительно… не могу припомнить, — сказала одна из дам, поднимаясь с места, и все-таки… это лицо… рост…
— Я помогу Вам, маркиза; я — граф де Лозен.
Маркиза Мэнтенон в смущении отступила, оперлась на стоявший возле нее стол и произнесла:
— Граф, я очень рада видеть Вас. Я надеюсь, что несправедливость, жертвой которой Вы когда-то сделались, будет заглажена.
— Заглажена? О, я не за тем приехал в Версаль! Я здесь для того, чтобы отказаться от герцогств Домбо и Омальо, подаренных мне когда-то принцессой Монпансье. Это — цена моей свободы. Эти имения должны послужить подарком ко дню первого причастия внебрачному сыну той женщины, которая засадила меня в Пиньерольскую крепость; и так как я узнал, что Вы гуляете здесь, в парке, то и явился приветствовать женщину, нога которой растоптала змею так, что та не успела укусить ее.
— Не я свергла маркизу де Монтеспан, — спокойно ответила мадам Мэнтенон, — она сама разрушила свое счастье.
В эту минуту из-за деревьев выкатился мяч, за ним появился мальчик лет четырнадцати или пятнадцати, необыкновенно красивый и роскошно одетый; но он хромал на правую ногу. Лозен в ужасе отшатнулся.
— Это лицо не обманывает меня, — воскликнул он, — это — сын Монтеспан!
— Это — его высочество герцог де Мэн, — возразила мадам Мэнтенон. — Что Вы ищете, мой маленький герцог? — обратилась она к мальчику.
— Мой мячик! — воскликнул юный герцог, дерзко взглянув на графа. — Что это за человек, дорогая? — спросил он.
— Это — один из наших придворных.
— Это — человек, которому Вы должны быть благодарны, — возразил Лозен, — он принес Вам сегодня два герцогства, которые могут прокормить Вас.
