– Я и думаю. Я в руках Бога, ты это знаешь. Разве мы с тобой не говорили об этом раз десять в нашей горной стране? Я не боюсь. Просто оставь мне гранату, такую же, как ту, которую ты дал Эрикки. Я в руках Бога, и мне ничего не грозит. Пожалуйста, теперь уходи.
В прошлом они часто беседовали о Боге. На вершине швейцарской горы говорить о нем было легко, естественно, и он не испытывал никакого смущения – когда рядом с тобой любимая, которая знает Коран, и говорит по-арабски, и чувствует себя очень близкой к бесконечному, чья вера в ислам абсолютна. Здесь, в темноте маленькой пещеры, это было по-другому. Все было совсем по-другому.
– Что ж иншааллах так иншааллах, – произнес он и принял решение. – Мы вернемся, ты и я, а Гуэнга я отправлю дальше. – Он поднялся.
– Подожди. – Он услышал, как она тоже встает, и ощутил ее дыхание и близость. Ее ладонь коснулась его руки. – Нет, мой милый, – сказала она, и ее голос был таким же, как раньше. – Нет, мой милый, это погубило бы моего Эрикки. И тебя вместе с твоим солдатом. Разве ты не понимаешь, я – их путь к тому, чтобы уничтожить Эрикки. Закрой этот путь, и у него появится шанс. За стенами поместья моего отца у вас тоже есть шанс. Когда встретишь Эрикки, скажи ему… скажи ему.
Что мне ему сказать? – спрашивал он себя. В темноте он взял ее руку в свою, чувствуя ее тепло, перенесся во времени назад в темноту на широкой постели, где они вместе считали секунды между вспышками молний и раскатами грома, отскакивавшими от склонов долины высоко в горах, – иногда получалась всего секунда или две: «О, Джонни, она, должно быть, прямо над нами, иншааллах, если молния ударит в нас, это не страшно, если мы вместе», – и вот так же держали друг друга за руки. Нет, не так, с грустью подумал он. Он поднес ее руку к губам и поцеловал.
– Ты сама ему скажешь, – произнес он. – Мы попробуем вместе. Ты готова?
– Ты хочешь сказать – пойдем дальше вместе?
– Да.
Помолчав, она сказала:
– Сначала спроси Гуэнга.
– Он делает то, что я говорю.
– Да, конечно. Пожалуйста, спроси его. Еще одна услуга. Пожалуйста.
Он подошел к щели в скале. Гуэнг стоял снаружи, прислонившись к камню спиной. Прежде чем Росс смог что-то сказать, Гуэнг тихо произнес на гуркхском:
– Опасности пока нет, сахиб. Снаружи.
– А ты слышал?
– Да, сахиб.
– И что ты думаешь?
Гуэнг улыбнулся.
– Что я думаю, сахиб, не имеет веса, ни на что не влияет. Карма есть карма. Я делаю то, что вы говорите.
Аэропорт Тебриза. 12.40. Абдолла-хан стоял рядом с своим пуленепробиваемым «роллс-ройсом» на покрытой снегом бетонной площадке рядом со зданием аэропорта. Он покраснел от злости, наблюдая, как 125-й заходит на посадку, молясь про себя, чтобы самолет разбился. Вчера его племянник, полковник Мазарди, начальник полиции, принес ему телекс, переданный на его имя через полицейское управление Тебриза. «Прошу встретить самолет G-ETLL. Ожидаемое время прибытия двенадцать сорок завтра, во вторник. Полковник Хашеми Фазир». Это имя тут же вызвало дрожь, пробежавшую по всему телу, у него и у всех, кто прочел это послание. Внутренняя разведка всегда стояла выше закона, а полковник Хашеми Фазир был ее великим инквизитором, человеком, о безжалостности которого ходили легенды даже в Иране, где безжалостность была ожидаемым атрибутом и предметом восхищения.
– Что ему здесь нужно, ваше высочество? – спросил Мазарди, сильно напуганный.
– Поговорить об Азербайджане, – ответил он, скрывая свой ужас и кипя от возмущения из-за грубой лаконичности телекса, совершенно сбитый с толку этим неожиданным и нежеланным визитом. – Разумеется, чтобы спросить, как он может помочь мне. Он уже много лет является моим тайным другом, – добавил он, привычно солгав.
– Я распоряжусь насчет почетного караула и приветственного комитета, и…
– Не будь дураком! Полковник Фазир не любит шума. Ничего не делай, даже не приближайся к аэропорту, просто проследи, чтобы на улицах было тихо и… ах да, надави на Туде. По сути, выполни приказ Хомейни раздавить их. Сегодня вечером сожги их штаб и арестуй известных тебе лидеров. – Это будет идеальный пешкеш, если таковой понадобится, подумал он, восхищаясь своим умом. Разве Фазир не фанатичный противник Туде? Хвала Аллаху, что Петр Олегович дал свое согласие.
Потом он отослал Мазарди, обругал всех, кто стоял рядом, и отослал и их тоже. Так что же этому сыну собаки Фазиру от меня нужно?
За эти годы они встречались несколько раз и обменивались информацией ко взаимной выгоде. Но полковник Фазир был одним из тех, кто верил, что единственная защита Ирана кроется в абсолютно централизованном управлении, исходящем из Тегерана, и что вожди кланов и племен были архаическим пережитком и представляли опасность для государства. Кроме того, Фазир был тегеранцем, имевшим достаточно сил и влияния, чтобы разузнать много секретов, секретов, которые могли бы быть использованы против Абдоллы-хана. Да проклянет Аллах всех тегеранцев и отправит их в ад! И Азадэ, и ее Богом проклятого мужа!
Азадэ! Неужели это действительно я зачал этого демона? Невозможно! Кто-то, должно быть… Аллах, прости меня, что я усомнился в моей любимой Нафале! Азадэ одержима Сатаной. Но ей не избежать кары, о нет, клянусь, я доставлю ее в Тбилиси и отдам Петру, пусть пользуется ею как хочет…
Кровь снова застучала в ушах, и в груди началась раздирающая, не отпускающая боль. Прекрати, отчаянно приказал он себе, успокойся. Перестань пока думать о ней, свою месть ты осуществишь позже. Прекрати или убьешь себя! Прекрати, оставь мысли о ней и думай о Фазире, тебе понадобится вся твоя хитрость, чтобы справиться с ним. Ей не убежать.
Когда сразу после рассвета бледные от ужаса охранники прибежали к нему с вестью, что оба пленника исчезли, и почти одновременно с этим обнаружилось, что она тоже пропала, его гневу не было предела. Он тут же послал людей обыскать ее тайное убежище в скале, о котором знал уже много лет, и приказал им не возвращаться без нее и без диверсантов. Ночному охраннику он приказал отрезать нос, остальных высекли и бросили в тюрьму, обвинив в заговоре, ее прислужниц подвергли порке. В конце концов он в бешенстве поехал в аэропорт, погрузив весь дворец в пучину ужаса.
Да проклянет их всех Аллах, думал он, изо всех сил стараясь успокоиться и не сводя глаз с самолета. Небо пестрело голубыми прорехами, которые в пелене зловещих туч продрал сильный ветер, гонявший поземки по заснеженной взлетно-посадочной полосе. Абдолла-хан был в каракулевой шапке, зимнем пальто с меховым воротником и в ботинках на меху. Холод туманил его очки. В кармане у него лежал маленький револьвер. В небольшом здании аэропорта за его спиной не было никого, кроме его собственных людей, которые контролировали само здание и подъездную дорогу к нему с противоположной стороны. Наверху, на крыше, он посадил в засаду снайпера с приказанием убить Фазира, если Абдолла-хан достанет из кармана белый платок и высморкается. Все, что можно, я сделал, думал он, теперь все в руках Аллаха. Ну, падай же, сын горящего в аду отца!
