к убогому, тот милостыню попросил, а Гноило ему: «На-кося!» – и нож в глаз, по самую рукоятку. Нищий от этого помер.
– Нищих у меня в Киеве теперь много, – горделиво пояснил Софрониосу князь. – Раньше на Руси их вовсе не было, а ныне полным-полно, не хуже, чем в Царьграде. Ты же меня поучал, что надо «благовествовать нищим», вот и благовествуем. Иные работать вовсе перестали, Христа ради кормятся, помогают остальным душу спасать. А Гноило этот – купец богатый. Со скуки людей убивает. Нашел себе потеху, смрадень. Четвертого нищего уже насмерть кладет. Потом платит виру, у него серебра много, и ничего с ним, извергом, не сделаешь.
– А почему он убивает только нищих? – спросил епископос, не уставая поражаться киевским порядкам.
– Потому что не дурак. Выбирает, у кого родни нет. – Владимир засмущался. – Не буду лжу речь, девятую заповедь нарушать. Признаюсь тебе честно. Мои людишки не все пока Христовой кротостью прониклись. За убитого родича могут и кровавую виру взять. Вот Гноило и выбирает, за кого мстить не будут. Поймали убийцу? – повернулся князь к Мышате.
– А он и не убегал. Сам к воротам пришел. Серебро принес. Стоит, зубы скалит.
– Ну пойдем. Постыжу его, поувещеваю, – вздохнул государь. – Эх, по старому бы закону с ним поступить…
– А как бы поступили по старому закону? – поинтересовался Софрониос, идя следом за князем.
– С закоренелым человекоубийцей-то? – Владимир мечтательно улыбнулся. – Перво-наперво содрали бы кожу с руки, которая убивала. По локоть. Потом обжарили бы над костром, на вертеле – не до смерти. А под конец вбили бы гвоздь в голову – медленно, несильными ударами.
– Да, я думаю, с таким наказанием у вас редко убивали, – уважительно покивал архиерей.
– Почти никогда. Только если спьяну. Но таких у нас жалели. Сразу гвоздь в темя заколачивали, без терзательства.
Между стражников прохаживался щеголь – в алых сафьяновых сапогах, в расшитых портах, в распа́шне греческого сукна, кунья шапка набекрень.
– Вона, князь, вира-то! – закричал нарядный человек, толкнув ногой кожаный мешок. Там звякнуло. – Все сорок гривен, забирай! Пойду я, что ли? Обедать пора, брюхо подвело.
Владимир вздохнул, горько посетовал духовнику:
– Поувещевай такого. Скажи хоть ты ему, что за каждую погубленную душу черти на том свете грешника по тысяче лет на огне жгут.
Епископос посмотрел на ухмыляющегося убийцу, но разговаривать с ним не стал. Обратился к князю вполголоса:
– Зачем того света ждать? Поступи с сим сатанинским охвостьем, как у вас принято.
Князь испугался.
– Чтобы черти потом тысячу лет на огне меня жгли? Ну уж нет.
– А ты покаешься. Я на тебя епитимью наложу – грех и снимется. Христос милостив. Суровой епитимьи за такого злодея накладывать не стану. Десять «отченашей» прочтешь – и хватит.
Лицо Владимира просветлело.
– У нас еще таких, бывало, заживо потрошили и давали поглядеть, как требуху свиньи жрут. Почем мне выйдет, отче, если я Гноилу сам, своей рукой, выпотрошу?
– Это уже грех труднопростительный, собственные руки кровянить, – сурово ответствовал пастырь.
Взглянул на выродка еще раз. Тот, не догадываясь, о чем переговариваются князь с попом, всё посмеивался.
– Ладно, – смягчился архиерей. – Вдобавок еще четверть часа перед иконой на коленях постоишь, посокрушаешься.
– Обязательно посокрушаюсь, – обещал Владимир.
Подошел к Гноиле, взял его могучей рукой за локоть, повел.
– Идем-ка, раб божий, на скотный двор, к свинарне. Мешок с серебром себе оставь, виру с тебя брать не буду. Да помалкивай, мне молиться надо.
Забормотал «отченашижеесинанебеси», готовясь загибать пальцы. Думал о приятном: о душегубцах, что сидят в яме.
Этот рассказ менее фантазиен, чем может показаться. Сюжет – правдивый или нет, неизвестно – позаимствован из Летописи.
Она повествует, что в первое время после крещения князь Владимир трактовал христианские заповеди слишком буквально.
«Владимир же жил в страхе Божьем. И умножились разбои, и сказали епископы Владимиру: «Вот умножились разбойники; почему не казнишь их?» Он же ответил: «Боюсь греха». Они же сказали ему: «Ты поставлен Богом для наказания злым, а добрым на милость. Следует тебе казнить разбойников».
Тогда Владимир отменил штраф за убийство «и нача казнити разбойникы». (Интимная жизнь государя, видимо, тоже как-то наладилась.)
Литературы, посвященной князю Владимиру, много – как благоговейной, так и научной. Из совсем свежих исследований могу порекомендовать интересную статью А. Полякова «Поход на Корсунь князя Владимира и обстоятельства крещения Руси» (2021), а из больших текстов – биографию А. Карпова «Владимир Святой» (1997), совмещающую информативность с легкостью изложения.
Это главный антигерой (выражаясь по-японски, «акунин») всей древнерусской истории. Как же я могу не включить его в сборник? Чего-чего, а яркости Святополку Владимировичу было не занимать.
Напомню, что мать князя, бывшая греческая монахиня, перешла к Владимиру Святославичу в качестве военного трофея после убийства брата Ярополка. В это время вдова была «непраздна», то есть беременна. Новый правитель признал родившегося в 978 или 979 году ребенка своим, но говорили, что тот «от двою отцю» – весьма сомнительная привилегия. Во всяком случае, великий князь этого сына-племянника ущемлял и в наследники не прочил, хотя к 1015 году, после смерти двух старших братьев, Святополк шел по возрасту первым.
Ему досталось малозначительное Туровское княжество, находившееся на западе, вблизи польских владений. Поэтому Святополк женился на дочери будущего первого польского короля (в то время еще князя) Болеслава Храброго, правителя воинственного и активного.
И вот старый Владимир в 1015 году умирает. Престол должен унаследовать Борис, но он повел войско прогонять печенегов. Святополка отец предусмотрительно посадил под замок и держал поблизости, в пригородной резиденции Вышгород.
Разумеется, как только Владимира не стало, нашлись интриганы, поставившие не на Бориса, а на Святополка. Они помогли ему освободиться.
Первое, что сделал претендент, – привлек на свою сторону столичных жителей, «нача имение имь даяти, а они приимаху». И хоть Летопись утверждает, что «не бе сердце их с нимь», видимо, все-таки «бе» – почему бы горожанам не поддержать столь щедрого государя?
Оставалась угроза, что киевское войско, находившееся под командованием Бориса, вернется и прогонит узурпатора, но армия перешла на сторону Святополка. «Повесть» утверждает, что это произошло из-за кротости Бориса Владимировича, не пожелавшего «вьзняти рукы на брата на старейшаго», но скорее всего воины сами не захотели идти с мечом на своих родных, оставшихся в Киеве.
Не удовлетворившись захватом власти, новый князь принялся укреплять ее, истребляя
