Зачин
Зимней ночью шла Лиса Патрикеевна по дорожке. На небе тучи повисли, по полю снежком порошит. Голодно лисичке, тоскливо. Остановилась она близ города Киева, глянула на него и думает: «На высоких, крутых холмах стоит Киев-город! Со стародавних времён нет города краше и величавее от Студёного моря до моря Чёрного, за которым блистает славой древний Царьград. К востоку от Киева – степь бескрайняя, а к закату солнца – лес беспросветный до самых Карпатских гор. Пашут возле Киева землю пахари, на широких лугах около Днепра пасут пастухи круторогий скот. В глубоких днепровских заводях ловят неводом окуней, лещей, судаков. Плывут по Днепру к киевским причалам богатые корабли из заморских стран, привозят на кораблях купцы разные диковинные товары, чтоб торговать на киевских площадях, где весь день звенит злато-серебро и шумит народ со всех концов Света. Посреди Киева, во дворце, на златом престоле, сидит сам великий князь. Он правит всей Русью. Велика княжеская дружина, остры у неё мечи, потому что много врагов у Киева. Из степи грозят ему полчища злых кочевников, из-за леса – жадные короли латинские, из-за моря – коварный греческий царь. Но много могучих богатырей на святой Руси, и стоят заставы на рубежах, и грозен для недругов Киев-город! О подвигах богатырских, о горах киевских на пирах поют гусляры, а звон серебряных струн и песни – как гуси-лебеди, что летят по синему небу в дальние страны. Нет, не скакать врагам по нашей земле, не топтать их коням русские поля, не затмить им солнце наше красное! Век стоит Русь, не шатается, и века простоит – не шелохнется!»
И от этих мыслей приятно стало лисичке, весело. Засмеялась она, да и пошла дальше людей мутить.
Из народной сказки и древнерусской былины.
Глава первая
Ранним майским утречком молодая вдова Евпраксия, дочь известного тысяцкого Путяты, проснулась от небывалого сновидения. Ей приснился дивной красоты конь. Жеребец. Вороной, огромный, с огненными глазами и длинной гривой. Стуча копытами, жеребец гонялся за молодой вдовой по страшному полю возле Почайны. На этом поле никто никогда ничего не сеял. Оно считалось дурным. Недавно почивший великий князь Святополк думал там построить Выдубицкую обитель, но внял предостережениям святых старцев, и монастырь возвели на берегу Лыбеди, по другую сторону Киева. Евпраксия не хотела бегать от этого жеребца, но ноги бежали сами. И он её не догнал. И было обидно. Когда ей снился упырь, ноги становились будто бы деревянными. Что за пакостный бес управляет ими, едва уснёшь? Одним словом, проснулась вдовушка недовольная сновидением.
Рассвет ещё не забрезжил. Оконце было открыто. На ясном небе сияли месяц и звёзды. По всему Киеву драли глотки первые петухи. Откинув от своего упругого тела тонкое одеяло, Евпраксия позвала:
– Иди сюда, Зелга!
За дверью раздался шорох. Там, в коридоре, спала рабыня, изгнанная туда несколько часов назад за гнусные выходки. Слишком гнусные. Обольстительная вдова сама пошутить любила, но меру знала всегда. А Зелга была ещё глуповата, хоть ей исполнилось девятнадцать – всего лишь на шесть лет меньше, чем госпоже. Пора бы и поумнеть! Зевая во весь свой лживый и гадкий рот, вошла она в спальню – тонкая, смуглая, черноглазая и босая. Рубашка на ней была половецкая, потому что эта паскудница доводилась младшей внучатой племянницей самому хану Тугоркану. Четыре года назад, во время похода на Шарукань, её захватили отроки Мономаха. Нагло прищуривая неумные и бесстыжие свои очи, Зелга остановилась перед постелью боярыни.
– Что, Путятишна?
– Сядь.
Зелга поняла, что её внезапно проснувшейся госпоже охота посплетничать. Она села на край постели. Масляная лампада перед иконостасом трепетно осветила её лицо с чуть горбатым носиком. Этот свет был страшнее тьмы. Под ним золотые волосы госпожи, густо разметавшиеся по шёлковой наволочке подушки, могли, казалось, зашевелиться, как змеи. Но петухи уже пели, и Зелгу не волновали слухи о том, что её боярыня дружит с ведьмами.
– Ян приехал? – тихо спросила её Евпраксия.
– Прискакал два часа назад.
– Прочёл он письмо отца?
– Прочёл и лёг спать.
Ян был младшим братом Евпраксии. Так назвали его в честь госпожи Янки, младшей сестры великого князя Владимира Мономаха. Ещё далеко не старая княжна Янка была игуменьей Новоспасской женской обители и духовной наставницей всех знатнейших барышень Киева, в том числе Евпраксии и её сестрицы Меланьи. Отец этих двух красавиц, Путята, с осени находился в Царьграде в качестве княжеского посла, а их братец Ян, который зимой отмечал семнадцатилетие, был дружинником Мономаха. Три дня назад последний отправил его в Чернигов – сообщить тамошнему князю Олегу о том, что перенесение мощей Бориса и Глеба из одного храма в другой состоится в среду, а не в четверг. Это была просьба митрополита. Ему приснилось, что он в четверг должен умереть. Хоть митрополичьи сны давно никого уже не тревожили, все князья во всех городах Руси быстрее засобирались в Киев, чтобы успеть к среде. Событие было важным. Мощи лежали в пригороде столицы, Вышгороде. Олег Святославич со своим братом и сыновьями прибыл во вторник вечером. А вот Ян в Чернигове задержался – конь его захромал, нужно было дать ему отдохнуть.
– Худо, Зелга, худо, – вдруг проронила Евпраксия горьким тоном, – знаешь ли ты о том, что великий князь велел мне сегодня в Вышгороде не быть?
– Да как это так? – прикинулась Зелга дурой, – ты мне об этом вечером не сказала, когда пришла из дворца!
– Ты дурно себя вела.
– Не обо мне речь! Скажи, Мономах рехнулся? Ведь твоя мать была его младшей сестрой! Значит, ты – княжна! Тебе ли сегодня в Вышгороде не быть? Это ведь бесчестье!
– Да что ты городишь вздор? – гневно перебила Евпраксия, – ты ведь знаешь, что моя мать была незаконной дочерью князя Всеволода, а значит – я не могу считаться княжной.
– Но ты – дочь боярина! Самого Путяты! Как тебя можно не допустить на эту великую христианскую церемонию?
– Величайшая церемония! Сколько можно гнилые кости с места на место таскать? Другое обидно – там будут княжичи неженатые. Святослав, например. Сын князя Олега. Он, говорят, красив! Похож на отца.
Зелга испугалась. Её крестили четыре года назад, и ей не успели ещё наскучить богослужения. Каждый поп и каждый монах представлялись ей владетелями ключей от ада и рая. И вдруг – услышать такое! Гнилые кости!
– Да что ты вздрагиваешь, душа моя? – нежно пристыдила Зелгу Евпраксия, – кто
