так и не хватает.
— Да, да… — Отозвалась государыня серьёзно, продолжая давний спор. — Про то я немало слышала… У тебя инспектором классов в кадетском корпусе бывший камердинер моей покойной матушки назначен, а директором — бывший суфлёр французского театра… — И снова повернулась к греку. — Значит, на французском говоришь… Слушай внимательно, парень… Улыбнулась тебе нынче фортуна. Знаешь, как мы русские говорим: «Доселева Макар гряды копал, а ныне Макар в воеводы попал»… Понял ты слова мои или на французский перевести?
— Понял, Ваше Величество…
Императрица удовлетворённо кивнула.
— Беру я тебя на службу к себе. Знаешь ли ты сего важного мужа?
Грек впервые поднял голову и, взглянув вскользь на Бецкого, заговорил скороговоркой, путая русские слова с французскими…
— Кто не знает Ивана Иваныча Бецкого? Генерального директора Конторы строений, президента императорской Академии художеств, главного попечителя императорского Воспитательного дома, главного директора Шляхетного корпуса, Главного попечителя Общества благородных девиц….
Императрица замахала руками.
— Довольно, довольно! Хитёр, всё узнал… С сегодняшнего дня Иван Иваныч для тебя и начальник, и отец родной… — Здесь она намеренно перешла на французский язык, чтобы грек совершенно точно понял то, что ему предназначено сделать в будущем. — А нужен ты мне вот зачем. Жду я к зиме ваятеля знаменитого из Франции, будет он по заказу моему в Санкт-Петербурге монумент Петру Великому сооружать. Едет он сюда надолго, дело его трудное, хлопотное… Отвечает за сей проект Иван Иваныч, и ты промеж ним и ваятелем тем, Фальконетом его звать, будешь, как бы это сказать… В общем, должен генерал про все дела его сведения иметь… Любое слово его, любой поступок, кому написал, с кем поссорился, с кем дружбу водит — всё доподлинно должно быть Иван Иванычу известно. Фальконет, говорят, — человек резкий, много лишнего говорит, он француз… А французы — известные вольнодумцы, мне и своих баламутов хватает… Понял ты меня?
В глазах иноземца вдруг вспыхнул огонь. Весело и восторженно он упал на колени перед императрицей.
— Понял, Ваше Величество!
— Ну, и слава Богу, что понял. Отныне, будешь ты себя называть «шевалье де Ласкари»… Чтобы люди наши тебя узнали, поначалу послужишь несколько в полевых войсках в чине капитана… Немалый чин, между прочим, поскольку у нас в армии порой капитаны состоят в этом чине с последней прусской войны… А после ты, Иван Иваныч, его к себе в адъютанты возьми… И приставь его к своим механикам академическим, пусть его своему делу поучат… Должен он и руками кое-чего уметь…
Бецкой понятливо закивал.
— Приставлю, Ваше Величество… Есть у меня в мастерских парень один, воспитанник полковника Мелиссино Петра Иваныча… Вот уж воистину — голова и руки из чистого золота… Он и в Придворных театрах механиком служит, всякие провалы и превращения придумывает…
— Значит, приставишь к нему шевалье нашего, а сам проверяй почаще, многому ли научился механик твой новый… — И продолжила, обращаясь к Ласкари, словно и не видела, что он по-прежнему стоит перед ней на коленях. — Жалованье будешь согласно чину своему получать. Хорошо будешь служить — чин быстро расти будет, я своих людей не обижаю. Ну, а пока у тебя в одном кармане смеркается, а в другом заря занимается, сыщу тебе невесту из богатой семьи купеческой. Сама тебя просватаю — мне не откажут… Коли будешь исправен и ловок — всё хорошо будет. Ну, а провинишься чем, али сболтнёшь чего лишнего — пеняй на себя.
— Понял, Ваше Величество.
У него даже голос срывался от счастья.
Неприхотливый и неизбалованный французский ваятель Этьен Морис Фальконет собирался в Россию недолго. Он только очень боялся забыть что-нибудь нужное или потерять что-то по дороге. Мари Анн, его весёлая юная помощница, посмеивалась над его страхами, но внимательно следила за сборами, сама бережно упаковывала и мелкую скульптуру учителя, и его рисунки, и даже личные вещи. Получилось немало — целых двадцать пять ящиков. Впереди была неведомая страна, незнакомые люди, чужой язык, и — необычная работа, ведь Фальконет до сих пор занимался только декоративной и камерной скульптурой. Да и само путешествие в Россию было делом нешуточным. Ехали долго, очень долго, но рано или поздно любая дальняя дорога подходит к концу.
Две дорожные кареты — мужчины впереди, женщины следом, а позади повозка, доверху гружённая ящиками и сундуками, — это и был поезд Фальконета.
Поздняя осень уступать дорогу зиме не хотела: мокрый снег, падая на землю, тотчас же таял. Разбитая дорога не позволяла ехать быстро, колёса то одной кареты, то другой увязали в грязи, кучера объединяли усилия, а попутчики терпеливо дожидались друг друга, чтобы снова двинуться в путь.
В первой карете ехал сам Фальконет. И хотя он был возбуждён, ожидая окончания долгого пути, всё же с опаской поглядывал в окно, отодвинув тяжёлую занавеску. По обеим сторонам дороги тянулся густой хвойный лес, у подножия которого сцепился голыми ветвями непролазный кустарник, дорожная колея тянулась на запад, а впереди опускалось к земле большое осеннее солнце.
Из лесу вышел огромный лось, он стоял у самой дороги и спокойно смотрел на проезжавший поезд.
Первым заметил его Фальконет.
— Поглядите, друзья мои! До чего красив, не правда ли?
Но его помощник, скульптор- резчик Фонтен, вскоре по приезде бесследно исчезнувший из Петербурга, тихо пробормотал себе под нос:
— Хорошо — лось… А ведь тут сколько медведей да волков водятся… А коли выскочат — куда денемся?
Второй попутчик ваятеля усмехнулся и успокоил обоих иноземцев:
— Я думаю, господа, самое страшное уже позади… Мы вот- вот доедем до Риги, там таможня, а от неё до Петербурга — рукой подать…
Вторым попутчиком Фальконета был никто другой, как известный русский актёр Иван Афанасьевич Дмитревской. Он возвращался из Парижа, где обучался актёрскому искусству, был прекрасным остроумным собеседником и обаятельным человеком, к тому же русским, и Фальконет был необыкновенно счастлив, получив его в спутники.
В другой карете, следовавшей за первой, сидела юная любознательная особа, которая также не отрывала взгляда от окна. Это была ученица Фальконета мадемуазель Мари Анн Колло. Она тоже увидела застывшего лося, и, схватив карандаш и листок бумаги, заполненный какими-то рисунками, которые она делала на всём протяжении пути, тут же легкой рукой набросала портрет лесного красавца.
Её пожилая компаньонка, сидя напротив, спала, то всхрапывая, то сопя с присвистом. Мадемуазель Колло взглянула на неё, тихо засмеялась, и тут же стала рисовать её портрет, слегка утрируя черты лица, придавая им ещё большее комическое выражение…
А со стороны Петербурга по пустынной разбитой дороге навстречу ваятелю ехал верхом шевалье де Ласкари. Он ловко
