Сам король просил меня расследовать то дело, так как поползли дурные слухи.
Все свидетели в монастыре говорили одно и то же, что святой отец уходил в свою келью, после чего беглецы умирали один за другим. Я подумал, что же скрывается за этими одинокими молениями, чего не видят или не могут поведать мне монахи? Для этой цели я стал допрашивать родственников убиенных, их друзей и прислугу и узнал, что во всех случаях настоятель либо наведывался к отступникам сам, либо посылал им подарки.
В этих расследованиях мне помогал мой воспитатель и друг, верный Карнелиус, на глазах дочери которого в первую брачную ночь умер ее жених. Бедняжка помутилась рассудком и вскоре покончила жизнь самоубийством. После этого случая Карнелиус онемел, а я дал ему слово во что бы то ни стало распутать это дело.
– И что же? Вы вывели настоятеля на чистую воду? – я чуть не задохнулась, услышав скорбную историю Карнелиуса.
Теперь-то стало ясно, отчего вечно сидевший у огня слуга вдруг сумел разгадать мою тайну, в то время как его мудрейший господин продолжал верить в мой маскарад!
– И да, и нет, – поморщился дон Санчус. – Я провел расследование, добившись от отравителя чистосердечного признания, и доказал, что настоятель попросту травил своих монахов.
Тогда Карнелиус уговорил меня сообщить настоятелю, что, мол, его будут судить за колдовство и, без сомнения, сожгут. Ведь монахи видели, как он уединялся в своей келье, но кому он там молился, оставалось загадкой, хотя Богу не угодно убивать своих возлюбленных чад одного за другим.
Рассудив, что смерть через отсечение головы менее болезненна, нежели смерть на костре, настоятель начал давать показания о том, каким образом и у кого он добывал яд, как пропитывал им вещи и подсовывал их беглым монахам. Все его объяснения были правдивы, а эксперименты, проводимые мною над отравленными вещами, показали, что количество яда в каждой могло бы свалить и быка, не то что человека.
Я составил подробнейший отчет королю, готовясь выступить в суде. Но дальше слов дело не пошло. Оказалось, мой отравитель отказался от своих показаний, едва только ему намекнули, что никакой опасности нет и он может быть свободным яко ветер. Дело в том, что святой отец имел море самых горячих приверженцев, которые могли бы возроптать на Афонсу Четвертого, повели он казнить их кумира.
Меня поблагодарили за хорошую работу и предложили не распространяться об этом деле. Но я был молод и горяч, я обещал Карнелиусу наказать убийцу его зятя и решил во что бы то ни стало добиться справедливости…
– И что же? – не отрываясь, я глядела на дона Санчуса, уже понимая, к чему он клонит.
– Я перестал быть придворным лекарем и был отстранен от двора, – он встал и проковылял до окна, открыв ставни. – Пятнадцать лет опалы и кропотливого труда!..
В пятнадцать лет умер один мой друг детства. Для него пятнадцать лет – целая жизнь. А я просидел в этом забытом богом доме пятнадцать лет! Пятнадцать лет, за которые мой друг Карнелиус не сказал и пары слов. Впрочем, он продолжал молчать и дальше… Вот чего мне стоила правда! Вот какую награду получил я за блистательно проведенное расследование. Не знаю, зачем я все это вам рассказываю, – он зябко поежился, следя за тем, как из-за крыш соседних домов встает солнце. – Карнелиус заговорил со мной только недавно – на смертном одре. Когда-нибудь я расскажу тебе о последних словах моего бедного друга. Не сейчас.
Я хотела было упросить добрейшего дона Санчуса продолжить разговор за завтраком или во время пути в Лиссабон, но господин отказался поднимать эту тему впредь до окончания расследования дела дона Перналя.
Позавтракав, мы отправились в Лиссабон и гнали коней целый день, не останавливаясь даже для того, чтобы перекусить или отдохнуть на постоялых дворах.
Через два дня такого бешеного темпа мы три раза были вынуждены менять коней, пока несчастный, но уже начавший справляться со своими ранами Лиссабон не встретил нас лучами новорожденного солнца.
Глава пятая. О том, как дон Санчус получал чистосердечные признания
Не отдохнув и не дав мне перевести дух, дон Санчус отправился к капитану замковой стражи, с которым был знаком лично. После чего, взяв с собой хорошо вооруженный и прекрасно подготовленный отряд, мы отправились в дом дона Перналя.
– Постарайтесь не удивляться, милый Ферранте, – шепнул мне дон Санчус, нервно поглаживая притороченные к поясу ножны. – Я много думал и пришел к выводу, что в этом деле не подойдут наши обычные методы. Наш враг действует нагло и открыто, он убежден в своей вседозволенности, а значит, нет никакого смысла проводить какое бы то ни было следствие. Нужно работать быстро, нахраписто и свирепо! Это единственный язык, на котором мы будем поняты и добьемся наивернейшего результата.
Я ничего не поняла, но решила, что стану смотреть в оба и по возможности помогать.
Поравнявшись с домом дона Перналя, начальник стражи спешился и постучал дверным молотком. Его люди расположились по обеим сторонам двери, так что, как только дверь начала открываться, они ворвались внутрь дома, вооруженные до зубов. Старик привратник был сбит с ног и брошен лицом на землю.
Во дворе стражники быстро похватали занятых своими привычными делами слуг. Их тут же повалили на землю, не стесняясь рукоприкладствовать и поднимать неимоверный шум.
Выскочивший на крики и возню с мечом в руках и в розовом исподнем дон Перналь застыл на месте, не веря своим глазам. Начальник стражи и дон Санчус медленно подошли к нему, при этом офицер держал руку на рукоятке меча, а шедший чуть сзади дон Санчус развернул перед доном Перналем полученную от короля грамоту. После чего дон Мигель Перналь был вынужден отдать свой меч.
Переполненными отчаяния глазами он следил за тем, как в доме хозяйничали королевские лучники и копейщики, видел, как из внутренних покоев прямо на двор вывели растрепанную любовницу в незашнурованном до конца платье, которую он выдавал за жену. Ведущий ее за волосы стражник без зазрения совести пялился в ложбинку между грудей. При этом ни начальник стражи, ни сами военные не стеснялись кричать во весь голос, что подмена и убийство – доказанное дело. И палачи уже ждут обвиняемых для допроса с пристрастием.
Желая открыть парочке весь ужас их положения, дон Санчус приказал раздеть обоих догола прямо посреди двора, на глазах у любопытной черни. Не снимая перчаток для верховой езды, копейщики начали срывать одежду с дона Перналя и его фальшивой жены. Несколько раз при этом несчастный любовник порывался остановить жестоких военных, но этого ему не позволили.
