только провинциальные, но и департаментские, которые состязаются с ним пространством. Но вот проект, существовавший в голове прошлой династии: стена двадцати верст в длину, вышиной в 5, а шириной в 8 сажен, не считая выдающихся бастионов и зубцов с внешней стороны, тогдашнему правительству показалась недостаточной, и оно хотело обнести все предместья, о которых мы упоминали выше. Таким образом, внешняя стена обнимала бы пространство не менее 80 верст, однако ж, этот план не осуществился вследствие слабости династии; успели оградить только одно южное предместье, которое раскинулось вокруг на 14 верст! Нужно ли говорить, что все эти усилия имели одну цель – защиту от неприятеля и, пожалуй, еще от разбойников и бунтовщиков? Для нас понятно, почему слабое государство строит крепости на границах сильного. Но кто мог дерзнуть подумать о состязании с государством, во все века превышавшим все другие государства и народонаселением, и богатством произведений? А между тем во все века Китай то и дело трепетал пред горстью отважных номадов или отчаянных разбойников; при первом приближении неприятеля народ, рассеянный по деревням, спешил укрыться со всем имуществом в стенах того города, к которому был приписан; но если неприятель был хоть сколько-нибудь значителен, то к чему помогали все эти укрепления? Разве в первый раз китайские города и столицы покоряются горстью неприятеля? Для европейцев нечего было и задумываться об удаче. Еще, если б не было стен, так, пожалуй, могла бы быть какая-нибудь опасность в многолюдной столице, но китайские стены именно построены для того, чтоб немногочисленное неприятельское войско могло держать в руках многолюдные города; как скоро неприятель занял только один шаг на городских стенах, то все жители – в его руках, как рыба в садке или неводе. Такой большой город, каков Пекин, имеет всего девять ворот, следовательно, неприятель, расположившись на городских стенах, ширина которых позволяет даже движению артиллерии, не выпустит из рук ни одного жителя; не прибегая ни к каким усилиям, он может переморить жителей голодом, если не позволит приносить съестных припасов, может брать какие угодно контрибуции. Пример Кантона уже показал европейцам, как для них выгодно существование стен; в Пекине повторилась уже старая история!
Наслышавшись заранее о Пекине, путешественник, въехавший в город, естественно, ожидает, что его поразит что-нибудь необыкновенное, невиданное доселе; европеец приготовляет себя наперед к восторгу, который произведут в нем столичные здания со своей вычурной архитектурой; он наперед уже припоминает себе вычитанное из «Тысячи одной ночи» о чудесах Востока. Ну вот он и въезжает в широкую улицу, осматривается налево и направо, пропускает частности, предполагая, что эти частности, чем дальше он будет ехать, тем будут выдаваться рельефнее, потому-то он еще сдерживает свое суждение, с напряженным вниманием заглядывает вперед: начало улиц нисколько не столичное, говорит он себе, но ведь Пекин велик; и вот он едет версту, другую, третью, все ждет чего-то впереди, и вот, наконец, он с изумлением узнает, что уже проехал через весь город. Что же это такое, ужели это не насмешка? ужели это правда? те улицы, по которым мы проехали, точно такие же, как и во всем городе, пожалуй, еще лучше их; чем же они отличаются от улиц в других проеханных прежде городах, от улиц в предместьях? Давайте разбирать внимательнее, отдадим себе отчет в том, что видели. От ворот, в которые вы ни въехали бы, обыкновенно тянется широкая (более 20 сажен) улица, которая, однако ж, не доходит до противоположной стены, а сворачивает в сторону навстречу другой улице, идущей с противоположного конца. Улицы, идущие с востока или запада, упираются обыкновенно в красный город. Ровное, но или грязное, или пыльное шоссе, поднятое над общим уровнем дороги, пролегает вдоль улицы; боже сохрани, если оно полито, потому что поливается обыкновенно теми нечистотами, которые оставляются прохожими в кадках и ямах. Это шоссе назначено собственно для проезда государя и чиновников; но благодаря развитию китайской свободы по нему ездит всякий; оно широко почти настолько, сколько нужно для того, чтобы разъехаться двум встретившимся экипажам и чтоб по бокам еще можно было пробраться пешеходам. По обеим сторонам этого шоссе идут дороги, назначенные для перевозки тяжестей, и так как полиция обращает все внимание на поддержание только средней дороги (заметьте, что здесь чистота улиц не возлагается на домохозяев!), то можно судить, в каком состоянии находятся эти дороги; во время дождей в ямах этих дорог решительно может потонуть самый даже верблюд. Далее, за дорогой, вы видите большею частью возвышение, образующее род тротуаров для пешеходов, но не вымощенное, исковерканное, перерытое – тут некогда пролегали водосточные трубы, но то были давно прошедшие времена! В уровень с этим возвышением идут строения, по чему должно заключить, что дорога, находящаяся ныне в углублении, некогда лежала на одном уровне с ними, но со временем от чищения понизилась. – Противное представляется в южном предместье: там, в переулках дорога гораздо выше уровня, на котором стоят домы, и потому вы спускаетесь в дом по лестнице, как в погреб.
Прибавьте к этому всякий хлам, валяющийся по бокам средней дороги, хлам, выносимый из домов, кадки, служащие для поливания этой дороги, из которых скверно пахнет; в летнее время вас ожидает другая приятность – по дороге вырываются большие ямы, в которые собираются все нечистоты, и вам не помогает ни то, что вы носите у воротника душистые чечки, ни то, что вы зажимаете нос; этими благовониями вы должны пользоваться несколько месяцев – до тех пор, пока ямы совсем не испарятся, и тогда уж их зароют. Впрочем, не думайте, чтоб вам на улицах не попадались фигуры в тех позах, которые требуются отправлением естественных нужд. Особенно вечером китаец любит посидеть, куря трубку, на открытом воздухе.
Это – дорога. Ну а каковы строения? Постараемся по возможности познакомиться и с ними. На главных улицах редко встречаются жилые домы; здесь, кроме нескольких дворцов, кумирен, все прочее пространство занято сплошным рядом лавок! Сколько лавок в Пекине, этого нет, думаем, никакой возможности описать; один из наших миссионеров просил достать ему список из полиции, и ему принесли кругленький счет в:200 000! Что-то невероятное, но, с другой стороны, если взять в соображение, что в этом счету показано всего полторы тысячи цирюлен (что очень немного, судя по тому, что в Китае даже нищий, и тот не бреется сам, да притом здесь приходится брить не одну бороду, а и голову), то не смеешь и опровергать такого показания. Лавки занимают обыкновенно небольшое пространство по лицу улицы; каждая из них
