— Милый друг, но ты ведь знаешь, что я согласен делиться… действительностью и грезами, — улыбнулся Харбингер и легким прикосновением погладил ее руку. Ни он, ни она не были сентиментальны, и может показаться странным, что эти гармоничные, здоровые и жизнерадостные люди могли иногда вдвоем предаваться таким чувствам. И все-таки они нисколько не стыдились этого — потому что здесь не было ни позы, ни жеманства, а лишь естественное проявление минутного настроения. — Пройдет время… ты знаешь — тогда тебе не надо будет смотреть вслед уходящим кораблям. Мы вместе будем плавать далеко-далеко, в неведомые края, и, можешь мне поверить, — когда мы будем вдвоем, все чудеса дальних стран станут для меня гораздо более прекрасными и сказочными, чем до сих пор. Величавые картины природы и жизни внезапно обретут свое совершенство, когда их дополнит твое присутствие. Марго тихо засмеялась и прильнула к Харбингеру.
— Эдуард, а ведь стоит жить, если человек не слеп и видит прелесть жизни, не правда ли?
— Конечно, дорогая. Мы не слепцы и, надо надеяться, никогда не станем и близорукими.
На трапе раздались шаги. На верхней палубе появился боцман.
— Штурман, какой-то человек хочет поговорить с вами.
— Что ему надо? — спросил Харбингер. — Экипаж мы начнем набирать только через неделю, когда судно выйдет из дока.
— Я ему уже говорил, чтобы приходил после, но он стоит на своем. Странный тип, по виду похож на канака. Говорит, у него письмо от какого-то вашего друга. Пустить его сюда?
— Пусть идет… — сказал Харбингер.
Боцман ушел. Немного погодя на палубе появился молодой, прекрасно сложенный парень; наружность выдавала в нем полинезийца. На нем был белый полотняный пиджак и белые брюки, на ногах легкие парусиновые туфли. Застенчивый, немного грустный взгляд этого человека сразу пробудил у Эдуарда Харбингера симпатию.
— Вы Эдуард Харбингер? — спросил незнакомец.
— Да. вы хотели меня видеть?
— Мистер Мансфилд направил меня к вам. Вот его письмо.
— Мансфилд? — Харбингер вдруг заволновался, и в его голосе послышалась глубокая печальная задушевность. Он вскрыл письмо и стал читать.
2
С Мансфилдом Эдуарда Харбингера связывала старая и прочная дружба. До того как Мансфилд поступил в университет, а Харбингер начал учиться в морском училище, они были школьными товарищами. Но и после этого они не теряли связи, переписывались, встречались, и у них сформировались совершенно одинаковые взгляды. Мансфилд раньше нашел себя, выработал свои убеждения, занялся политикой и стал активным борцом. Харбингер впоследствии попал под влияние друга и начал смотреть на него глазами не то ученика, не то младшего товарища. Мансфилд был яркой и цельной личностью. Величайшая честность и жажда справедливости руководили всеми его поступками. У чиновников Скотланд-ярда он был на плохом счету, они неустанно шпионили за каждым его шагом. Когда его голос стал раздаваться слишком громко, призывая порабощенных к борьбе против тиранов и эксплуататоров, его «изъяли из обращения», инкриминируя ему принадлежность к антигосударственной организации. Об осуждении Мансфилда Харбингер узнал из газет, и это событие заставило молодого моряка еще раз переоценить ценности. Еще более возросли его ненависть и презрение к сильным мира сего — к правящему классу богатеев и эксплуататоров, щупальцы которых уже давили и его самого.
Поэтому его так глубоко взволновало появление этого человека, который принес весть от томящегося в неволе друга. В сильном возбуждении прочел он письмо Мансфилда, и каждое желание, высказанное другом, было для Харбингера приказом, почетным поручением.
«Он был моим товарищем по заключению и в то же время одним из тех, кого наши соплеменники больше всего обижают. Нетронутая, чистая душа, исключительно одаренный человек. Он хочет вернуться к себе на родину, но нет ни единого точного указания, где она находится. Это, видимо, один из тех редких островов, мимо которых проскочили парусники капитана Кука и его преемников. Но если вообще кто-нибудь из белых уже видел этот остров, то можно с уверенностью сказать, что в скором времени он перестанет быть тайной для огромной армии разбойников, которая под флагом торговли рыщет по экзотическим морям и континентам. Убежден, что ты не пропустишь сообщения, которое внесет маленькое дополнение в географические карты и калькуляции коммерсантов. Позаботься тогда, чтобы Ако возможно скорее попал на свой остров, — его присутствие там для племени Ако будет крайне необходимо. Я его более или менее подготовил для борьбы с белой акулой и, когда они столкнутся, предвижу драку не на шутку. Опасаюсь -аже, что Джону Булю придется порядком попотеть и обычным цивилизаторским ханжеством на этот раз он не возьмет. Самое лучшее, если бы ты на некоторое время взял Ако к себе. Он моряк и ни в коем случае не будет тебе обузой. Многому он уже научился — помоги ему дальше формироваться.
Самому мне живется так, как вообще может житься в тюрьме. С моим здоровьем эти годы ничего не смогут сделать, и если кто-нибудь льстит себя надеждой, что я ослабну и успокоюсь, то он строит свои волшебные замки на песке».
Так писал Мансфилд.
Прочитав письмо, Харбингер протянул Ако руку.
— Здравствуйте, Ако. Хорошо, что вы пришли ко мне. Я помогу вам.
— Благодарю вас, мистер Харбингер. Харбингер повернулся к Марго, которая отошла к реллингам и смотрела на какую-то шхуну, что как раз в это время на рейде подымала паруса, — красивое белое судно напоминало благородную птицу, которая после дремы расправляла крылья для полета.
— Марго, хочешь ли ты послушать океанскую легенду, одну из самых печальных легенд на свете?
Она посмотрела на них и кивнула головой. В этот момент Ако подумал, что трудно сказать, кто прекраснее: Нелима или эта белая девушка. Если она так же добра, как красива, то у Эдуарда Харбингера самая чудесная подруга из всех белых девушек. Ако желал ему этого от всего сердца. И она, должно быть, действительно была доброй, потому что сама подошла, протянула Ако руку, и голос ее звучал так дружелюбно и нежно, что грудь Ако наполнилась каким-то приятным теплом.
— Здравствуйте! Вы расскажете эту легенду?
— Ако расскажет о своей родине и о своей жизни, — ответил за островитянина Харбингер.
И Ако рассказал — о своем острове, о своих соплеменниках и об их жизни… о прекраснейшем в мире лунном сиянии и о бурях, срывающих плоды с деревьев на острове. Он рассказал также о матросах «Сигалла», о темной камере под полубаком, об унижениях и побоях, которые он получал от команды. Когда Ако окончил свой рассказ, Марго и Харбингер знали все. Они взглянули друг на друга и горько улыбнулись.
