так продолжаться не может, что для достижения нашей победы необходима скорейшая смена существующей власти». Попросили об аудиенции у государя, чтобы вручить ему обращение.
Но Николай II отказался принять прогрессистов. 15 сентября он подписал указ о роспуске сессии Думы и пригрозил вообще разогнать ее. Оппозиция сразу прикусила языки. Первая атака на власть захлебнулась. А народ не проявил ни малейшего желания заступаться за «избранников». Никаких волнений не случилось. Зато защитниками Думы выступили… иностранцы. После ее роспуска французские газеты опубликовали недвусмысленные предупреждения: «Особенно неблагоприятное впечатление производит не вполне благожелательное отношение к законодательным учреждениям. Продолжение такого рода неопределенности внутренней политики может вызвать в союзных странах охлаждение, что особенно нежелательно теперь, когда возникает вопрос о финансировании России. Деловые круги Европы, не имея твердой уверенности в политическом курсе России, воздержатся вступать в определенные с нею соглашения».
Впоследствии в зарубежную и отечественную историю была внедрена версия о «гибельном упрямстве» царя — дескать, он не согласился вовремя на реформы, что и привело к революции. Но такую трактовку событий преподносила сама либеральная оппозиция и ее зарубежные покровители. Она начисто опровергается очевидными фактами. В 1917 г. к власти пришли те же самые лица, которые фигурировали в списках предполагаемого правительства в 1915 г.: Львов, Гучков, Милюков, Коновалов и др. Они осуществили именно те реформы, которые предлагались в программе Прогрессивного блока. Но привело это не к сплочению народа и победе, а к обвалу России.
Второй красноречивый пример — Германия. Вот там Вильгельма уговорили на реформы, точно такие же, какие навязывали Николаю II. 30 сентября 1918 г. он уступил значительную часть своих полномочий рейхстагу, сформировалось либеральное правительство принца Макса Баденского. Но после этого Германская империя просуществовала всего месяц и рухнула. Царь в 1915 г. твердо встал на пути отечественных честолюбцев и западных интриг — и спас Россию. Подарил ей еще полтора года жизни и процветания…
Узел одиннадцатый
«Я буду этой жертвой…»
Остановив атаку на устои государства, Николай II сделал еще один решительный шаг. Он принял на себя пост Верховного Главнокомандующего. Вот тут уж переполошились все. Отговаривать государя принялись министры, председатель Думы, великие князья. Доводы приводили разные, но все дружно доказывали, что делать это ни в коем случае нельзя. Царь остался непреклонен. Заявил: «В такой критический момент верховный вождь армии должен стать во главе ее». Сказал он и другие слова, достойные святого подвижника: «Быть может, для спасения России необходима искупительная жертва. Я буду этой жертвой».
Великого князя Николая Николаевича перевели руководить Кавказским фронтом. Он забрал своих помощников, генералов Янушкевича и Данилова. А царь выбрал себе начальником штаба лучшего в то время военачальника, Михаила Васильевича Алексеева. Очень скромного, трудолюбивого, набожного. В тяжелых ситуациях он становился на колени перед иконой и долго молился — считал, что именно в такие моменты к нему приходят лучшие решения. У иностранцев эта привычка вызывала насмешки. Ходили шутки: «Немцы нанесли такой удар, что Алексеев молился целый час».
В исторических работах с какой-то стати внедрился штамп — скептически оценивать роль царя на посту Верховного Главнокомандующего. При этом ссылаются, что он был некомпетентным в военных вопросах, стал во главе армии номинальной фигурой, и произошло это в тот момент, когда положение и без него стало выправляться. Да, именно такими аргументами оперировали и либералы, и большевики, и западная пропаганда. Но стоит взглянуть на факты непредвзято, и очень легко увидеть — подобные оценки не соответствуют действительности.
В военных делах государь разбирался очень хорошо, имел высшее военное образование. В мирное время он участвовал в маневрах, разборах учений, в преобразованиях армии, изучал важнейшие документы, программы. Он оставался в чине полковника, который пожаловал ему отец — но присваивать самому себе генеральские эполеты царь считал неэтичным. Непосредственным руководством войсками и разработкой деталей операций Николай II, конечно же, не занимался. Но это и не входит в компетенцию Верховного Главнокомандующего. Его дело — принимать ключевые решения.
Окружающие нередко не понимали поступков царя, мотивов тех или иных его действий. Но такое непонимание имело под собой очень простую причину — они сами растеряли искренность и чистоту Веры. Государь сумел сохранить ее. Он прямо и непосредственно воспринимал свое призвание Помазанника Божия. Все современники отмечали его колоссальную выдержку и самообладание. Их порой даже принимали за равнодушие к происходящим событиям. Но сам Николай Александрович объяснял: «Если вы видите, что я так спокоен, это потому, что у меня твердая и решительная вера в то, что судьба России, моя судьба и судьба моей семьи в воле Божьей, которая дала мне эту власть. Что бы ни случилось, я вверяюсь воле Его, сознавая, что не могу думать ни о чем другом, кроме как о служении стране, которую Он вверил мне».
То, что монарх становится Верховным Главнокомандующим, было обычным во многих государствах. Но это всегда делалось в предвкушении победных лавров. Николай II взял на себя колоссальное бремя в самый тяжелый момент войны. Нет, ситуация еще не выправлялась. Она оставалась критической. Отступая, наши армии изматывали врагов, нанесли им серьезнейшие потери. Но и сами поредели, утратили значительную часть артиллерии и другой боевой техники. А противник отнюдь не собирался останавливаться, подтягивал резервы, готовился к следующим ударам.
Правда, к осени стало улучшаться снабжение. В войска поступали патроны и снаряды — но еще далеко не в тех количествах, какие требовались. Новые орудия и пулеметы не могли восполнить потерь. Подвозили и подкрепления, но из плохо обученных, необстрелянных новобранцев, они никак не могли сравниться с кадровыми солдатами и офицерами, погибшими или попавшими в плен. Фронт удержался, но был сшит на «живую нитку». Настроения были неуверенные, «инерция отступления». Уже привыкли: при следующем натиске врагов придется опять катиться назад.
Великий князь Николай Михайлович вспоминал — когда генерал Алексеев в сентябре 1915 г. приехал в Ставку, он «был поражен царящей там неурядицей, растерянностью и унынием. Оба, и Николай Николаевич, и Янушкевич, растерялись от неудач… и не знают, что предпринять». Выдающийся военный историк А.А. Керсновский признавал: «Это было единственным выходом из создавшейся критической обстановки. Верховный Главнокомандующий и его сотрудники не справлялись больше с положением — их надлежало срочно заменить. А за отсутствием в России полководца заменить Верховного мог только Государь».
Хорошим
