книга Матто де Турнер изображала бедных перуанцев, населяющих настоящее. Как и «Саб» Авельянеды, роман рассказывает историю межрасовой любви, на этот раз – между белым мужчиной и женщиной из индейцев, чьи родители погибли, защищаясь от жестокости белых. И снова латиноамериканская писательница исследовала – и стремилась преодолеть – глубокий расовый разрыв в своей стране. Матто де Турнер была белой и «порядочной», но она родилась в сьерре, в старой столице инков Куско. Она считала местных индейцев более чем законными перуанцами и как журналистка вела от их имени настоящий крестовый поход. Типичная либералка своего времени, она боролась против тлетворного влияния аморальных церковников; фигурируют такие и в нескольких ее романах. Несчастные герои «Птиц без гнезда», белый юноша и горничная-индианка, не могут пожениться, поскольку отцом им обоим, как они, к своему ужасу, в конце концов узнают, приходится один и тот же развратный священник.
Как и ее наставница Горрити, Матто де Турнер организовала литературный салон и основала регулярное издание для женщин. Статьи, которые она публиковала, были настолько скандальными, что ее газету сожгли, а ее саму отлучили от церкви. В 1895 году правительство Перу депортировало ее. Снова по следам Горрити она отправилась в Аргентину, где прожила остаток жизни как уважаемая преподавательница.
Биографии этих исключительных женщин фокусируют наше внимание на образовании, грамотности, расовом вопросе, а также на важности американских и европейских моделей в либеральном видении прогресса. Мы еще увидим, как эти же силы будут способствовать возвращению либералов в Аргентине и Бразилии.
Среди либеральных лидеров наиболее образованными были аргентинцы, и они же сильнее прочих ориентировались на Европу. Наиболее ярко аргентинский либерализм представляют трое: Альберди, Митре и Сармьенто. Все они провели долгие годы в изгнании в период консервативной реакции 1830-х и 1840-х, олицетворением которой оставался Хуан Мануэль де Росас. В годы его правления аргентинские либеральные интеллектуалы собирались буквально через границу – в Уругвае и Чили, – поносили диктатора и создавали полное страсти священное писание от либерализма. Прежде всего это были люди слова, и вся их жизнь – пример как увлечения всем европейским, так и тесной связи либерализма с письменной культурой: образованием, книгами, газетами. Помимо традиционной уже веры в Прогресс, аргентинские либералы посвятили себя преобразованию своего народа – культурно, посредством образования, и физически, посредством массовой европейской иммиграции.
Хуан Баутиста Альберди провел в изгнании большую часть взрослой жизни, и его влияние на аргентинский либерализм ограничивалось словами. Альберди родился в провинции, изучал право в Буэнос-Айресе и в 1830-х стал своего рода салонным радикалом. Но при Росасе даже литературные либералы рисковали быть избитыми или искалеченными, и Альберди пришлось бежать. Через Рио-де-ла-Плата он перебрался в Монтевидео, откуда продолжил бросать литературные бомбы в Буэнос-Айрес. Монтевидео был полон таких изгнанников. Фактически город был международным оплотом либералов, защищенный британским и французским военным флотом и крестоносцами-интернационалистами, такими как итальянский герой Джузеппе Гарибальди. В Чили Альберди провел почти десять лет частично добровольного изгнания.
В 1852 году, когда Росаса свергли, Альберди опубликовал трактат под названием «Основы и исходные положения для политической организации Аргентинской республики» и разослал копии делегатам от провинций, собиравшимся для написания новой конституции. Но когда либеральные враги Росаса хлынули обратно в Аргентину, Альберди остался в Чили, в итоге став аргентинским дипломатом в Европе, где и умер более 20 лет спустя. Учитывая его очевидные предпочтения и его любовь ко всему европейскому, его советы Аргентине вряд ли могут кого-то удивить. Альберди призывал правительство поощрять европейскую иммиграцию не только потому, что население Аргентины составляло менее 2 000 000 человек, но и потому, что европейцев многие до сих пор считали высшими людьми, полными моральных добродетелей и востребованных навыков. Даже лозунг либералов звучал как «Управлять – значит заселять» [44]. Альберди рекомендовал менять аргентинскую культуру, открыть ее для европейских влияний, используя для этого современное образование. Вместо того чтобы изучать латынь, постигать мудрость древних, утверждал Альберди, аргентинцам следует изучать английский – язык технологий и коммерции.
Бартоломе Митре был, напротив, человеком действия. С одной стороны, он, как и Альберди, во всех смыслах был «либеральным» писателем. Он переводил на испанский европейскую классику, составлял биографии, писал исторические монографии, романы и стихи, и даже опубликовал несколько политических редакционных статей. С другой стороны, в отличие от застенчивого Альберди, Митре преуспел и в официальных публичных выступлениях. Он был военачальником и государственным деятелем, и все его таланты были необходимы аргентинской политике 1850-х.
За следующее бурное десятилетие Митре и Альберди оказались по разные стороны баррикад. Их взгляды на иммиграцию и образование сходились. Разделяло их региональное соперничество в самой Аргентине. Речь шла, прежде всего, об отношениях между Буэнос-Айресом – городом и провинцией – и другими, удаленными от центра провинциями Аргентины.
Буэнос-Айрес – богатый, надменный и властный бывший двор вице-короля, служил Аргентине воротами в мир. Его политическое, демографическое и экономическое значение затмевало возможности всех остальных аргентинских городов. При этом у него, стоящего в устье великой реки Параны, не было хорошей гавани: близ Буэнос-Айреса было так мелко, что океанским судам приходилось вставать на якорь в шести-семи милях от берега и отправлять пассажиров и товары к берегу шлюпками. Но даже тем приходилось останавливаться в 40–50 ярдах и перегружать все в повозки, наполовину погруженными пробирающиеся по мелководью. Конечно, многие товары и пассажиры при этом промокали. Пастбища вокруг Буэнос-Айреса были самыми плодородными в стране, но это были не единственные богатые земли в Аргентине.
В 1850-х паровая энергия позволила морским судам подниматься к верховьям Параны, минуя неудобный для выгрузки Буэнос-Айрес. Города выше по течению ликовали, но Буэнос-Айрес был полон решимости не дать и дальше обходить себя стороной. Напряженность в отношениях с остальной частью страны не позволила Буэнос-Айресу войти в состав новой Аргентинской Конфедерации, созданной в 1853 году. Вместо этого Конфедерация разместила свою столицу в трехстах милях вверх по реке. И в то время как Альберди представлял Аргентинскую Конфедерацию в Европе, Митре служил Буэнос-Айресу. Великий город и его провинция оставались отделенными от остальной Аргентины до 1860 года. Когда войска Буэнос-Айреса под предводительством Митре наконец разгромили Конфедерацию, Митре стал президентом объединенной Аргентины.
Еще одним анти-Росистом, вернувшимся из изгнания, чтобы служить независимому Буэнос-Айресу в качестве директора школ, был Доминго Фаустино Сармьенто, самый влиятельный из либералов своего времени. Его трактат против Росаса «Цивилизация и варварство. Жизнеописание Хуана Факундо Кироги, а также физический облик, обычаи и нравы Аргентинской республики» (1845), написанный в Чили, стал классикой критики правления каудильо в Испанской
