императора. Консерваторы, конечно, сказали «да».
Итак, в 1862 французские войска вторглись в Мексику и два года спустя провозгласили Максимилиана императором. Бенито Хуарес во главе сопротивления отступил на север. Французское вторжение вызвало среди националистов бурную реакцию, которая, естественно, была Хуаресу на руку. Пытаясь удовлетворить патриотические чувства мексиканцев, в первый же день своего правления Максимилиан совершил публичное паломничество в церковь, где в 1810 году отец Мигель Идальго начал борьбу за независимость. Император устроил своего рода политический театр, ударив в колокол Идальго; в других случаях он носил серапе [41] и демонстрировал любовь к мексиканской еде. Однако в этот раз национализм оказался для консерваторов проигрышной стратегией. Сапотек Хуарес, несмотря на рисовую пудру, был более убедительным символом, чем переодетый в мариачи [42] Максимилиан.
Кроме того, Хуарес нашел мощного союзника в лице США: французское вторжение бросило очевидный вызов доктрине Монро. Наполеон III напал во время Гражданской войны, когда Штаты вряд ли могли бы вмешаться. Однако в 1865 году война закончилась, помощь США Хуаресу стала действительно серьезной, и Наполеон III решил вывести войска: его попытка присоединить Мексику стремительно превратилась в очень дорогой хаос. Максимилиан же остался, был схвачен и казнен. Когда он предстал перед расстрельной командой, его последними словами было: «Да здравствует Мексика!» Его жене, блистательной императрице Карлоте, удалось бежать и вернуться в Европу, но до конца жизни она оставалась безумной.
Бенито Хуарес вернулся в Мехико уже как президент. Пригласив на свою землю французов, мексиканские консерваторы безвозвратно себя опозорили. Никогда больше они не будут править Мексикой, и никогда уже католицизм не вернет себе прежнюю популярность.
Другие страны присоединяются к либеральному курсу
Колумбия, Чили и Центральная Америка – еще одна иллюстрация растущего успеха либерализма во всем полушарии. Церковный вопрос был особенно важен в Колумбии и Чили.
Колумбийские либералы атаковали церковь еще со времен Боливара. Первое поколение независимости ответило им столь же яростно: правительства 1840-х восстановили церковные фуэрос, упраздненные либералами, и даже пригласили вернуться в Колумбию иезуитов, изгнанных в 1767 году: известные преданностью Ватикану, они оказались чересчур католиками даже для Испанской империи. В 1850-х, когда колумбийские либералы взяли курс на возвращение, они снова выгнали иезуитов и приняли обычные антиклерикальные меры, упразднив фуэрос, сделав десятину добровольной, установив контроль государства над католическим духовенством и даже легализовав разводы.
В 1861 году колумбийский каудильо Томас Сиприано де Москера въехал в Боготу во главе армии и положил начало двум десятилетиям либерального правления. Москера был классическим испано-американским каудильо: герой войны за независимость, к 30 годам уже генерал, ни разу не идеалист от политики. Аналогично Санта-Анне в Мексике, Москера успел побывать президентом как от либералов, так и от консерваторов.
На другом краю континента, в Чили, в XIX веке царила атмосфера исключительного благополучия. В эпоху, когда в президентских дворцах, казалось, стояли вращающиеся двери, а их обитатели редко занимали пост хотя бы половину срока, Чили управляли всего три президента, все они были консерваторами, каждый прослужил два срока подряд – полные десять лет, – и ни один из них не был свергнут: Хоакин Прието в 1830-х, Мануэль Бульнес в 1840-х и Мануэль Монтт в 1850-х. Своей замечательной стабильностью чилийское государство было обязано главным образом превосходной системе фальсификации выборов. Тем не менее консервативные правительства предоставили необычайную свободу мысли и слова и курировали расширение экспорта. Этот отдаленный уголок Испанской Америки, прежнее захолустье, теперь кишел европейскими торговцами. И что же процветало в этих условиях? Конечно, либерализм.
Во время борьбы за независимость и в 1820-х, до того как к власти пришли консерваторы, в Чили были крупицы революционного либерализма, но дела обстояли получше, чем в Мексике. Немногочисленное коренное население, потомки полуоседлых арауканов, называвшиеся теперь мапуче, занимало далекий юг за линией фортов и вообще не было частью национального общества. Основной класс землевладельцев Чили жил в маленькой центральной долине, вытянувшейся параллельно побережью. Пшеница из этой долины наряду с медью и серебром нашла выгодный экспортный рынок вскоре после обретения независимости, тогда как экономика Мексики продолжала слабеть.
Как и в Мексике, в середине XIX века чилийские либералы подняли вопрос об отношениях церкви и государства. Поскольку чилийская церковь никогда не была такой богатой и могущественной, как мексиканская, проблема стояла не так остро. Тем не менее свобода вероисповедания представляла собой одну из основных либеральных ценностей. Официальная государственная религия, по мнению чилийских либералов, была пережитком испанского колониализма. Кое-кто даже выдвигал в дебатах и газетных статьях яростные обвинения в адрес всего испанского, что, по их мнению, противоречило Прогрессу и Цивилизации.
В 1850-х годах Прогресс уже дебютировал в Чили. Президент Монтт прежде занимал должность министра образования и руководил многими прогрессивными проектами, включая железные дороги, телеграф, водопровод и школы. Программа консерваторов тем временем постепенно перестала соответствовать требованиям повседневной жизни, и когда церковь стала меняться под влиянием воинствующего ультрамонтанского консерватизма, начались проблемы. Сам президент Монтт был втянут в конфликт с архиепископом, и в конце своего второго срока в 1861 году отдал предпочтение либеральному кандидату. Смена курса прошла мирно и бескомпромиссно. Следующие 30 лет чилийские либералы сохраняли контроль, порядок и прогресс. За это время они ограничили влияние церкви, модернизировали столицу – Сантьяго, и фальсифицировали выборы так же искусно, как их предшественники-консерваторы.
Как уже можно понять, возвращение либералов в Латинскую Америку происходило повсеместно. Бурно, как в Мексике и Колумбии, или мирно, как в Чили, рано или поздно либералы захватили власть повсюду. В каждой стране либеральный переворот происходил по-своему, с собственным характером и своей скоростью. История Никарагуа, например, замедлила развитие либерализма, показав Прогресс в плохом свете.
В общих чертах Центральная Америка повторила общую модель триумфа либералов. В 1850 году всеми республиками Центральной Америки правили консерваторы, самым могущественным из которых был великий гватемальский каудильо Рафаэль Каррера, упомянутый в предыдущей главе. Затем либералы одержали победу также во всех странах Центральной Америки – одна за другой. Лидировал Сальвадор, с момента обретения независимости – традиционный либеральный оплот перешейка. Коста-Рика, Гватемала и Гондурас последовали за ним с небольшой задержкой, в 1870-х. И лишь Никарагуа устояла перед либеральной волной. Никарагуанские либералы опозорили себя так же, как мексиканские консерваторы примерно в то же время: они пригласили иностранцев.
Однако стремление возвести на вершину власти монарха, как в Мексике, было не в либеральном стиле. В поисках внешнего союзника никарагуанские либералы импортировали несколько десятков наемников-авантюристов из оплота мирового либерализма – США. Этих авантюристов возглавлял некто Уильям Уокер из Теннесси, чье имя в США не
