Седьмой, восьмой и девятый дни ничем не отличались от предыдущих. Зефирина начинала приходить в ярость. Наконец, на десятый день к полудню она услыхала заветные слова сигнальщика:
– Земля! Земля!
Это были Канарские острова.
Зефирина не отказала себе в удовольствии подняться на палубу, чтобы полюбоваться на этот легендарный архипелаг, темневший на горизонте.
С подзорной трубой в руке Кортес стоял в окружении своих офицеров. Среди них были Кристобаль и Педро де Кадикс.
Отдав несколько приказаний, конкистадор подошел к Зефирине.
– Счастлив видеть вас здоровой.
– Действительно, я болела, но сейчас мне лучше! – нехотя призналась Зефирина.
Кортес наклонил свой султан. Для такого дня он вдел в уши рубины, крупные, как пробки графина, отметила про себя Зефирина.
– Я в восторге, что вы поправились, сеньора, – сказал Кортес.
Казалось, ему хотелось верить в ее болезнь. Пальцем он погладил клюв Гро Леона.
Освещенный солнцем галион с эскортом из каравелл и галер прошел между розовым и зелеными островами Ла Пальма и Санта-Крус-де-Тенериф.
– Знаете ли вы, сеньора, что древние называли их «Счастливыми островами» и утверждали, что здесь находится земной рай? – спросил Кортес.
Видимо, он решил заключить мир. Зефирина ничего не имела против и постаралась ответить ласково.
– Действительно, мессир… разве сам Платон не говорил в «Тимее», что это последние остатки королевства Атлантиды, уничтоженной природным катаклизмом?
– Saumon! Satisfait! Saucisse![92] – верещал Гро Леон.
Какое-то время конкистадор и Зефирина состязались в эрудиции. Видимо, Кортесу хотелось показать свое интеллектуальное превосходство над пассажиркой.
Он сообщил ей, что великий Юба Мавританский в двадцать пятом году до Рождества Христова обнаружил архипелаг на своем пути и назвал его «Собачьи острова», так как вывез отсюда сторожевых собак.
– Но ведь это француз, нормандец Жак Бетанкур открыл их снова в 1402 году, – возразила Зефирина.
Кортес согласился и отметил, что героическое сопротивление гуанчей[93], первых обитателей островов, задержало их завоевание Испанией.
– Гуанчи? – спросила Зефирина, впервые уличенная в невежестве.
Обрадованный своим успехом, Кортес объяснил ей, что нынешние аборигены являются наследниками довольно загадочной цивилизации, но имевшей смущающее сходство с сарацинами и индейцами Новой Испании.
– Вы хотите сказать, мессир Кортес, – пробормотала Зефирина, заинтересованная сверх всякой меры, – что сарацины, боровшиеся с крестоносцами Иерусалимского королевства, и туземцы с той стороны Сумеречного моря были связаны…?
Предположение было таким дерзким, что Зефирина закончила его шепотом…
Кортес ответил ей тем же тоном.
– Человек, который не путешествует, не может себе этого представить. Но я думаю, что если Юба смог явиться сюда, Другие тоже могли приплыть, хотя бы на плоту… Видите ли, сеньора, – Кортес еще более понизил голос, – я не верю, что мессир Христофор Колумб открыл Индию…
– Как? – у Зефирины захватило дыхание.
– Есть другие земли за Южным морем, Кристобаль и я убеждены в этом. Конечно, мы не можем уверенно утверждать. Все сложно, так как земля не только шар, но… она вращается, сеньора… она вращается, – Кортес перекрестился.
«Теория Фульвио!» Зефирина стала находить, что конкистадор значительно интереснее, чем казалось с самого начала.
За конкистадором пришел лейтенант – пора было начинать маневры. Кортес поклонился Зефирине и присоединился к лоцману. Галион остановился в виду обрывистого базальтового массива: острова Гомера.
Естественная бухточка предлагала замечательное укрытие для флотилии. Корабли отдали якоря перед маленьким портом Сан-Себастьян. Шлюпки были спущены на воду, и пассажиры сошли на берег.
Первое, что хотела узнать Зефирина, стоит ли на якоре у острова «Сантьяго».
– Нет, – ответил местный житель, – другая флотилия зашла в порт Санта-Крус-де-ла-Пальма.
– Корабли еще там? – с бьющимся сердцем спросила Зефирина.
– Дудки, малыш, они подняли паруса вчера утром…
Слушаясь только своего материнского инстинкта, Зефирина отыскала Кортеса, который расположился в лучшем доме порта, чтобы попросить его, не задерживаясь, отплыть завтра же.
Конкистадор посмотрел на нее, как на обезумевшую.
– Мадам, я отвечаю за эту эскадру и должен быть уверен в безопасности. Мы отплывем, когда будем готовы…
В своем нетерпении догнать донью Гермину Зефирина имела оплошность настаивать.
– Мессир, умоляю, поторопитесь, я умираю от разлуки с сыном и я…
Кортес сухо отрезал:
– Не вижу никакого веского довода, чтобы доставлять вам удовольствие, сеньора. К тому же должен предупредить о решении, которое я принял относительно вас…
– Относительно меня? – с беспокойством повторила Зефирина.
– Вы останетесь здесь после нашего отплытия ожидать прихода следующей флотилии, которая выйдет из Севильи через месяц.
– Мессир, вы не имеете права! – простонала Зефирина.
– Что вы сказали? Я имею все права. Что вам жаловаться… Воздух здесь превосходный. Сеньора, имею честь!
Фернан. Кортес повернулся на каблуках, оставив Зефирину, подавленную этим решением.
Чтобы отомстить, конкистадор бросал ее на Канарском архипелаге.
ГЛАВА XXI
НОЧЬ НА КАНАРСКИХ ОСТРОВАХ
«Если ты думаешь избавиться от меня, голубчик, то ты очень ошибаешься…» – подумала Зефирина в порту Сан-Себастьян.
Она воспрянула духом, зная, что располагает несколькими днями стоянки, чтобы решить, как действовать.
С Пикколо, мадемуазель Плюш и Гро Леоном она устроилась в маленьком глинобитном домике старого гуанчо по имени Хиерро.
За пять реалов гуанчо уступил свою деревянную, достаточно удобную кровать Зефирине и Артемизе Плющ. С тех пор как последняя ступила на твердую землю, она воскресла.
Хиерро говорил по-испански довольно плохо, но Зефирина понимала его. У него была тусклая кожа, ставшая от солнца похожей на пергамент. Гордое лицо: нос с легкой горбинкой, взгляд живой и одновременно мрачный – таков был облик надменного старика. Зефирина уже видела мавров. Этот человек имел бесспорное сходство с ними.
Вулканический остров Гомера очаровал Зефирину. Она была уверена, что базальтовые скалы таят в себе секреты.
На четвертый день пребывания Зефирина пустилась в путь с гуанчо в качестве провожатого. Пикколо и Гро Леон последовали за хозяйкой. Мадемуазель Плюш, которую длинные прогулки не привлекали, осталась в доме гуанчо, чтобы выстирать и накрахмалить рубашки всей компании.
