взрослая женщина, а веду себя словно не целованная монашка, давшая обет целомудрия. Нужно уже привыкнуть в конце то концов. Если после всего, что наделала Катерина в свое время, Риарио ее еще не прибил с особой жестокостью, то хватит уже представлять его в образе какого-то монстра, и не наводить еще больше подозрений в свой адрес. Я была на себя зла, даже не так, я бы спалила все на своем пути, если бы могла, даже не заметив, как оказалась у знакомой картинки, служившей ориентиром в этом пустом заброшенном крыле.
— Что с тобой происходит? — он схватил меня чуть выше локтя и резко развернул к себе лицом. — То ты рыдаешь и слова вымолвить не можешь, то носишься по замку, не замечая ничего на своем пути, то ведешь себя, как холодная расчетливая Сфорца. Что произошло такого, о чем еще мне следует знать, что внезапно пробудило в тебе первые озвученные мной качества? — Риарио все еще держал меня за руку крепко и больно, но вырываться я не спешила, да и собственно, не видела в этом никакого смысла.
— За время, проведенное здесь, произошло слишком много событий, которые выбили меня из колеи. Особенно неудавшееся покушение и смерть сына. А тебя, в этот сложный период, не было рядом со мной, впрочем, как обычно. Я, наконец-то, убрала из своей жизни миланскую родню, которая очень из-за этого расстроилась, и это, не говоря уже о том, что каждый, кто тут находится, вероятно хочет моей смерти, поэтому мы не можем ни на кого выйти, потому что замешаны все, включая кухарку этого не такого уж и Святого Ангела. Так что извини, если тебе мое поведение не по душе, то в данный момент времени, я не могу ничего сделать, чтобы это исправить, — внезапно Риарио резко наклонился и поцеловал меня, прерывая тот поток накопленных мыслей и вопросов, оставшихся без ответа, который я не могла до этого момента выплеснуть наружу. Я поддалась эмоциям и, засунув свой снобизм куда подальше, ответила на поцелуй, потому что я Сфорца, это мой муж, и я нахожусь в сраном пятнадцатом веке, где моего мнения никто не спрашивает. Он немного отстранился, глядя мне в глаза, немигающим взглядом. — Слишком эмоционально? — немного сбавив тон, спросила я.
— Достаточно эмоционально, — он усмехнулся и, наконец, отпустил меня. — Иди в свою комнату. Тебе нечего здесь делать. Пускай Вианео осмотрит тебя.
Я глядела на стену, за которой находился тайник, и не могла вот так категорично расстаться с золотом, часть которого я уже продумала куда пустить, исключительно на благое дело. Но и перечить мужу я не хотела, учитывая и так накопившийся послужной список.
— Но…
— Катерина, хоть раз сделай что-нибудь, о чем я тебя прошу, не переча мне, — прорычал он.
— Я надеюсь, ты поступишь правильно, — склонив голову, высказывая таким образом толику уважения, раздраженно развернулась и побрела к себе, в надежде не заблудиться в очередной раз. Я не оборачивалась, но спиной чувствовала прожигающий меня взгляд.
Когда я уже подходя к своей комнате, меня нагнала Ванесса, тряся передо мной какой-то исписанной бумагой.
— Я все сделала. Провела опись и рассортировала вещи. — Она всучила мне этот листок, который я только пробежала взглядом, отмечая довольно аккуратный и красивый почерк девушки, которая вроде бы не должна была владеть письмом в таком совершенстве.
— Ты сама писала? — задала я мучающий меня вопрос, садясь на кровать, и уже более внимательно вчитываясь в написанное.
— Конечно, уроки, приглашенного вами учителя, не прошли даром.
Катерина и правда была довольно меркантильной и расчётливой. Как она умудрилась вынести половину палаццо, в голове не укладывалось, только если кто заранее не сообщил ей о готовящемся нападении, что вполне могло оказаться правдой. Драгоценности, золото в том или ином виде и, в принципе, ценные вещи занимали шесть сундуков из семи. Только в один Ванессе удалось утрамбовать разного рода тряпки. Молодец, хоть какая-то черта была в Сфорца, которая не вызывала во мне раздражение.
— Позови Вианео, — девушка кивнула и исчезла за дверью комнаты. А я, тем временем, достала припрятанные мною письма, которые буквально в лицо мне швырнул Риарио.
Их было всего четыре, скорее всего, остальную макулатуру он тащить с собой не захотел или сжег, чтобы врагам не досталось. Судя по содержанию первого письма, взял он с собой первые попавшиеся, потому что никакой важной информации, кроме нытья любимому дядюшке на бренность своего существования и ненависть к мужу и детям, там не содержалось. Второе было уже интереснее, в нем довольно емко и кратко была описана информация о планах Сикста наложить интердикт на Венецию. Судя по содержанию, это письмо было отправлено ранее принятия официального решения римской церковью в 1483 году. Откуда она взяла эту информацию? Дятел то оказался не простой, а золотой. Владение этой информацией и возможностью предпринять какие-то упреждающие экономические решения делало Людовико очень дальновидным малым. Хоть Венеция и кичилась, что им было глубоко плевать на эти интердикты, их мол мы столько пережили и столько же переживем, только вот многим, кто ходил под папой и его свитой любые отношения с ними могли бы очень больно аукнуться. В третьем письме были восхваляющие Себастьяна Кара оды, в которых говорилось, что она, наконец-то, обрела толику счастья, и теперь любимый дядюшка, которому было абсолютно плевать на эту сопливую идиотку, может порадоваться вместе с ней. Четвертое отличалось само по себе структурой и сухостью, в котором сообщалось, что Сикст болен и она возвращается в Рим. Что-то было не так, я задумчиво покрутила письмо в руках, но никакой ясности мне это не принесло. За что же ухватился мозг, но не может преобразовать информацию в более доступную для меня форму?
А вообще, действительно, интересное чтиво. Терпению Риарио, можно было только позавидовать. Может, он просто при своих людях меня убивать не хочет, мало ли какие у них тут правила.
Мои невеселые мысли прервал доктор, после стука, вошедший ко мне.
— Вернулись боли, — коротко бросила я. — Лихорадки нет, кровотечения нет. Просто боли.
— Первое время так и будет, сеньора. Особенно после любых нагрузок, ходьба к которым тоже относится. Но судя по вашему виду, отдых не входит в ваши планы.
— Просто дайте мне своей чудо-травы, чтобы я могла убраться наконец
