Мы воспользуемся серебристым светом луны, чтобы разглядеть внешность действующих лиц, с которыми предстоит познакомиться, тем более что для большей предосторожности они сошли на землю и вели лошадей за узду.
Мы сказали, что их было шестеро. Трое первых, очевидно, были пеоны, но их тяжелые серебряные шпоры, их тирадоры или пояса из вышитого бархата, оружие изящной чеканки, видневшееся из-под добротных шерстяных плащей, а главное — почтительная фамильярность, с какою они обращались к своим господам, свидетельствовали о доверии и уважении к ним со стороны господ.
Пеоны эти действительно были не только слугами, но и друзьями, смиренными, это верно, но преданными и многократно испытанными в сложных ситуациях.
Из господ двое были люди лет тридцати пяти или тридцати восьми, в полном расцвете сил. Костюм их мало отличался фасоном от описанных выше, хотя превосходил по качеству.
Первый был высок ростом и строен, изящен в обращении, с изысканными манерами. Гордое и мужественное лицо носило печать чистосердечия и доброты, внушавшее уважение и симпатию. Это был дон Леонсио де-Рибейра.
Спутник его, почти такого же роста и с такими же изящными манерами, являл собой полную противоположность Леонсио. Его голубые, кроткие как у женщины глаза, густые светло-русые локоны, выбивавшиеся из-под широких полей шляпы и в беспорядке падавшие на плечи, матовая белизна кожи, контрастировавшая со смуглой кожей дона Леонсио, заставляли предполагать, что он родился не в жарком климате Латинской Америки. Однако этот человек еще более, чем его товарищ, мог с полным основанием считать себя сыном этой страны, потому что вел род от храброго и несчастного Тупак-Амару, последнего инка, подло убитого испанцами. Его звали Манко-Амару, Диего де Солис и Виллас-Реалес. Мы просим извинения читателя за эти громоздкие имена.
За слегка женственной внешностью дона Диего де Солиса скрывалось львиное мужество, а изящные руки с тонкой, почти прозрачной кожей и розовыми ногтями таила в себе невероятную силу.
Третий человек, скромно стоявший позади других, так старательно кутался в плащ, а шляпа была так низко надвинута на лицо, что можно было увидеть только большие черные глаза, время от времени метавшие пламя. Тонкий стан, хрупкая фигура, непринужденность движений невольно заставляли думать, что это ребенок, если только мужской костюм не скрывает женщину, что было гораздо вероятнее.
Как только капрал увидел только что описанных нами людей, он мгновенно преобразился. Его бесцеремонная грубость сменилась той вкрадчивой вежливостью, которая свидетельствует об истинной преданности. Лицо его утратило насмешливое и лукавое выражение.
Дону Леонсио с трудом удалось умерить безумную радость, которую солдат демонстрировал с наивным чистосердечием человека, который обрел наконец долгожданное счастье.
— Полно, Луко, — повторил он. — Успокойся, друг мой. Это я, я. Будь благоразумен, сейчас неподходящее время для излияний чувств.
— Это правда! Правда! Но я так счастлив увидеть вас после столь длительного перерыва.
Он отер жгучие слезы, катившиеся по его загорелым щекам.
Дон Леонсио был взволнован преданностью этого старого слуги.
— Благодарю, Луко, — сказал он, протягивая ему руку. — Ты доброе и преданное существо.
— Однако при том, что я счастлив видеть вас, я предпочел бы, чтоб вы приехали не так неожиданно. Времена плохие, нынешний тиран в Буэнос-Айресе могущественнее прежнего.
— Знаю. К несчастью, я не могу отложить мой приезд, несмотря на опасности, которым буду подвергаться.
— У нас ужасная жизнь.
— Ничего не поделаешь. Мы должны покориться тому, чего не можем изменить. Ты исполнил все мои приказания?
— Все. Ваш брат предупрежден. К сожалению, я не мог сделать этого лично. Я был вынужден отправить к нему гаучо, которого знаю очень мало. Но, будьте спокойны, ваш брат непременно здесь будет через несколько часов.
— Хорошо. Но мне кажется, ты явился сюда с большой компанией.
— Не мог иначе. За мною следят, вы это знаете. Мне пришлось пуститься на хитрость, чтобы уговорить поручика приехать сюда.
— Мы чуть было не наткнулись на него.
— Да, и я страшно испугался, потому что уже узнал вас. Одному Богу известно, чем могла бы кончиться эта встреча.
— Этот поручик хороший человек? Луко печально покачал головой.
— Берегитесь, это самый жестокий мас-горка пса Розаса.
— Черт побери! — проговорил Леонсио с озабоченным видом. — Я боюсь, мой бедный Луко, как бы не попасть нам в ловушку, из которой будет трудно выбраться живыми и невредимыми.
— Положение трудное, не скрою, надо действовать чрезвычайно осторожно, чтобы они не напали на ваш след. Самое главное — выиграть время.
— Да, — сказал дон Леонсио задумчиво.
— Сколько вас? — вступил в разговор дон Диего.
— Тридцать пять человек, вместе с поручиком. Но я вам уже сказал, что это настоящий демон. Он один стоит четверых.
— Ну и что же! — продолжал небрежно дон Диего, поглаживая свои белокурые усы. — Нас семеро, вместе с тобой, нашим храбрецом.
— Кто этот поручик?
— Дон Торрибио, бывший гаучо.
— О! — воскликнул дон Леонсио с отвращением. — Торрибио Дегвелло!
— Я с удовольствием прижал бы коленом грудь этого злодея. Ну, что же будем мы делать?
— Вы забываете, кто с нами, дон Диего, — сказал дон Леонсио, указав глазами на их спутника, неподвижно стоявшего рядом.
— В самом деле. Я сошел с ума. Простите меня, милый, мы должны действовать очень осмотрительно.
— Какое счастье, — заметил Луко, — что вы не привез ли с собой донну Антонию. Бедная милая нинья, она умерла бы от страха среди этих демонов.
Внезапно, прежде чем дон Леонсио успел ответить, на постоялом дворе возник ужасный переполох, прозвучали несколько выстрелов. Обезумевшие от страха мужчины и женщины выскочили из дома и с отчаянными криками разбежались в разные стороны.
— Спрячьтесь! Боже мой! Что это значит? Я сейчас вернусь, только постарайтесь, чтобы вас не узнали, спрячьтесь ради Бога! До свидания! До свидания! Я должен посмотреть, что там происходит.
Оставив дона Леонсио и его спутников в сильном беспокойстве, капрал поспешил к дому.
XVII. Федеральная любезность
Мы опередим на несколько минут капрала Луко, чтобы объяснить читателю, что происходило в зале постоялого двора.
Сначала все шло хорошо. По прошествии замешательства и страха погонщики мулов и быков, окунувшись в стихию своего любимого времяпрепровождения, забыли о своих опасениях и вскоре уже общались с солдатами на равных.
Водка и вино лились рекой, радость возрастала соразмерно с возлияниями, горяча кровь и кружа головы.
