class="p1">– Предупредить… я всё понял, эфенди. Всё сделаю как надо.
И вот ровно через час во дворик перед входом в служебное помещение торгпредства с пакетом вошёл господин в синем пальто и решительно направился к двери.
Но та оказалась заперта, а дежурный охранник-турок, выйдя на стук, не захотел пускать посетителя даже на порог, объясняя на крайне ломаном, вроде как русском языке, что сегодня приёма уже нет и никого пускать нельзя.
Стеценко попытался и так и эдак, то есть и на русском, и на неприлично изуродованном турецком объяснить, что его нужно непременно пропустить, что у него важный пакет для Бориса Лазаревича, что они договорились лично встретиться, – но достаточно скоро убедился, что турок не понимает ни его русского, ни того, что Стеценко считает турецким. Единственное, чего удалось добиться – это согласия пригласить «толмечзды», то есть переводчика.
И действительно пригласил: Стеценко не более пяти минут топтался перед запертыми чёртовым турком дверями, как появился по-европейски одетый и прилично выглядящий смуглый господин. И спросил с порога:
– Михаил-эфенди?
– Да, собственной персоной, понимаешь нет? – Стеценко едва сдерживал раздражение.
– Прекрасно понимаю. Вы принесли пакет? Я предупреждён о нём. – Амир был сама корректность.
– Да, всё здесь. Но я должен его лично передать господину-товарищу Биренсону. Мы договорились.
– Вы хотите пройти в Представительство? – невинно спросил Амир.
Это не входило в планы капитана: предполагалось, что «сделка» произойдёт за порогом Представительства, где-нибудь в близлежащей ресторации или в каком-нибудь укромном месте неподалёку. С тем чтобы агенты «Муселлах Мудафаа-и-Миллие», которые дежурили в кофейне совсем неподалёку и ожидали от Стеценко условного сигнала, взяли «шпионов» с поличным.
– А что, Борис Лазаревич не могут сойти сюда?
– Никак невозможно, – категорически возразил Амир. – Так вы будете входить? Я провожу.
Стеценко чуть замялся, но достаточно быстро сообразил, что такое изменение сценария несколько усложнит операцию, но не отменит конечный результат. Ни турецкие дежурные, ни советская Служба безопасности не воспрепятствуют агентам охранки пройти в кабинет к Биренсону, как только Стеценко подаст им знак. И Борису Лазаревичу долго и безуспешно придётся объяснять, как это у него оказались секретные британские документы.
– Ну, если гора не идёт к… Да, конечно.
– Тогда сначала вас надо обыскать – такой порядок, – будничным тоном известил Амир и, не дожидаясь реакции Стеценко, дал знак охраннику.
Тот с готовностью подбежал и принялся быстро и бесцеремонно – в сущности, профессионально, – обыскивать визитёра.
Стеценко негромко выругался, но сопротивляться не стал, поскольку оружия в традиционном понимании у него с собой не было. Вот только во время обыска держал небольшой портфель с документами на весу.
– Ну, всё? Ни револьвера, ни бомбы? – когда охранник, ощупав даже щиколотки над жёлтыми ботинками, выпрямился и отрицательно покачал головой, раздражённо спросил Стеценко. – Идём?
– Теперь портфель, – так же буднично произнёс Амир.
Охранник протянул руку – взять портфель, но Стеценко отстранился и зло сказал Амиру:
– Ну да, соображаешь, сколько это стоит?
– Да, кстати, – внезапно обрадовался тот и, подавая конверт с деньгами, продолжил: – Чтоб вам было спокойнее – вот аванс. До последнего куруша.
Стеценко машинально взял конверт, а Амир тут же притянул к себе портфель, даже не вырывая его из рук капитана, и ловким, как у фокусника или ширмача, движением вытащил пакет с документами.
– Ты что, разве… – только и успел крикнуть Стеценко, конечно же не зная, что название разменной турецкой монеты – куруш – было условным сигналом.
В следующую минуту за спиной Стеценко появились двое полицейских. Один заломил за спину капитанскую руку с раскрытым портфелем, а второй выхватил у Стеценко конверт с деньгами.
Амир же раскрыл пакет, пробежал глазами верхний лист и воскликнул:
– Да-да, вот они, секретные документы. Ого! Роял нави!
– Ты что, обезьяна, делаешь? – рванулся к Амиру Стеценко.
А тот кивнул – и полицейский резко, умело и эффективно саданул капитана в солнечное сплетение, так что тот охнул и перегнулся пополам.
– Предупреждаю провокацию, – почему-то по-русски сказал Амир.
Затем с начальственными уверенными нотками в голосе и, естественно, сугубо по-турецки, приказал полицейским, что следует делать дальше, и не преминул забрать у них конверт с деньгами.
Двое оперативником МИМ/МИМ это всё конечно же видели, но вмешиваться не стали. Во-первых, они прекрасно знали в лицо Амира, своего сослуживца, и предположили, что действует тот по распоряжению «сверху», о котором их не сочли нужным уведомить. Во-вторых, Стеценко не подал сигнал, а почему не подал – да какая разница? Можно спокойно допить очередной кофе и вернуться в штаб-квартиру.
«Вещественные доказательства», то есть пакет с секретными документами, Амир передал второму агенту МИМ/МИМ, турецкому охраннику торгпредства, тому самому, который изображал непонимание и русского, и ломаного турецкого языков, И отправил его вслед за полицейскими, которые поволокли в участок обмякшего Стеценко.
О том, что вся недолгая процедура обыска и задержания проходила под взглядами сослуживцев по охранке, Амир просто не знал.
Вот так авантюрная и не согласованная заранее, но правильно и вовремя использованная нами инициатива Биренсона сработала против заказчиков.
И надо признать, что усердие Амира, агента Муселлах Мудафаа-и-Миллие, значительно ускорили отправку Стеценко в Советскую Россию.
Способствовала этому и традиционная неразбериха в отношениях между турецкими полицией и охранкой, и между подразделениями в самой охранке.
Срочно.
Секретно.
Пред. Крым ЧК-ГПУ
Основное задание выполнено.
Дополнительно сообщаю:
фигуранты С-о и К-ч подали заявления на возвращение в РСФСР.
Порядок собеседования согласован.
Прошу разрешения на мой выезд.
Ян
…Напряжённые отношения между криминальной полицией и спецслужбами, в частности с охранкой, контрразведкой, службой безопасности, – названий много, – существуют, по моему наблюдению и по высказываниям товарищей, во всех странах. Объяснить это просто различием задач и совсем незначительным, в сущности, различием методов, – мне кажется, нельзя. Скорее – различиями типов людей, тех, которые приходят на работу в полицию, и тех, кто идёт на службу в охранку. Не всех, не поголовно, понятно, лишь в большинстве – но в определяющем большинстве.
Полицейские следователи и оперативники бывают и умны, и наблюдательны, и проницательны, быстро и почти всегда безошибочно определяют, кто есть кто, и за кем что-то ещё «висит». А поскольку подавляющее большинство преступлений сводится к нескольким всего и вполне земным мотивам, то закономерно, что идут в полицию люди, ориентированные на простые решения, действия, да и отношения – тоже. Меньшинство же полицейских, не чуждое поначалу думать о всякой такой идейности, политике и философии как преступной мотивации, практикой работы быстро вгоняется в систему простых отношений и прямых действий. Причём в этой системе не
