мне не обязательно быть самим Рабдоемом, я мог бы стать его помощником, греком на финикийской службе. Роль Рабдоема, мог бы, например, сыграть Софрониск, он вообще похож на финикийца.
Здесь он обратился к Софрониску:
— Прости, друг моего друга, но ты сам знаешь, что с таким лицом тебе бы не разрешили принять участие ни в каких Играх Эллады.
Софрониск не обиделся. Он думал о чем-то другом.
— Калиас, а это ведь отличная идея, — сказал он, — и ее стоит рассмотреть.
— Бесполезно, — сказал Меликл, — откуда нам взять финикийцев? Одного Софрониска недостаточно.
— У меня среди пиратов несколько финикийцев, — добавил Веджанус.
— А, они надежные люди?
— Надежнее не бывает.
— Но, несколько человек тоже недостаточно. Ведь весь экипаж должен быть полностью финикийским.
— Вовсе нет! — возразил Калиас. — Финикийцы очень часто нанимают стражу из греков или сирийцев. Они не доверяют своим, зная, что те трусы.
- А Арубас? - спросил Полиникос. — Ведь Хореон лично знает Арубаса.
— Это не страшно, Полиникос. Ведь Арубас мог быть ранен в бою с морскими разбойниками, и остаться лечиться в Пирее. Экипаж тоже может сделать вид, что изранен и обмотает головы повязками так, чтобы никто не мог отличить, кто грек, а кто финикиец.
Так постепенно рождался план действий. Жители Милета стали проявлять все больший энтузиазм. Глаза Веджануса тоже загорелись. Он тут же согласился со всеми и больше всех был воодушевлен этой идеей.
Но затем Калиас задумался и сказал: — Все это бесполезно, друзья.
— Почему?
— Потому что должен быть еще кто-то, кто будет всем этим заправлять, кто сможет умело беседовать с Хореоном, торговаться и ссориться с коринфянами, кто сможет выбирать товар. Софрониск конечно выглядит достойно, но есть вопрос, умеет ли он покупать рабов?
Софрониск покачал головой.
— Вот и все. И все же вряд ли Арубас был таким дураками, и не имел помощника, который занимался бы в его отсутствие этим вопросом, а? Нам обязательно надо найти какого-нибудь эксперт по рабам? Если коринфяне что-нибудь заподозрит, все потеряно. Надо будет торговаться по настоящему, думая о прибыли, не терять голову из-за мелочей и не лгать, насколько это возможно.
— Короче, тебе нужно стать этим самым экспертом, Калиас, — отметил. Меликл.
— Ну, конечно, мне и только мне, но я не могу пойти на торги, потому что все купцы Коринфа меня знают.
— Они что, действительно, так хорошо тебя знают, Калиас?
Калиас гордо просиял.
— Кто бы еще не знал во всем деловом мире Эллады мое самое благородное лицо и мою самую красивую бороду?
— И Хореон тебя тоже хорошо знает?
— Знает, но меньше других. Мы редко с ним сталкивались.
— Так оно и есть, — сказал Меликл. — Калиаса везде все знают.
Но тут в разговор вмешался Веджанус:
— Но, если дело только в этом, то за час его можно так разрисовать, что вы его не узнаете.
— Как?
— А, у меня здесь есть бывший раб-художник, который сбежал с театральной труппы и умеет так разрисовывать лица, так что родня мать их не узнает. Хотите попробовать, друзья?
Стоящие рядом пираты радостно кивнули. Одним из них был тот самый художник. Он шагнул вперед.
— Ну, что ты скажешь? — спросил Меликл.
— Художник здесь не нужен, — ответил пират. — Ему нужно просто сбрить бороду и подстричь кое-где. А вот здесь придется сбрить бороду и побрить голову.
— Что? — спросил Калиас.
— Сбрить бороду и побрить голову, — повторил пират-художник, — ну, и подбрить брови немного.
— Бороду голову и брови? Что ты говоришь, друг? — Калиас удивленно уставился на пирата.
— И ты говоришь, что они не узнают его? — с любопытством спросил Меликл.
— Не только они, но и родной сын его не узнает, — заявил пират-художник.
Калиас вздрогнул.
— Бороду, голову и брови. Мою бороду! Ты что, сумасшедший что ли?
Полиникос молитвенно сложил руки.
— Калиас..? — взмолился он.
Но Калиас покраснел от гнева.
— Мою бороду! — закричал он. — Ради Зевса и Афины, всех богов, всех, всех, всех… только не трогайте мою бороду!
— Но у нас нет другого выхода!
— Делайте все что хотите... Все, кроме этого…
— Ну, Калиас!
Калиас оглядел всех вокруг возмущенным взором. Он увидел десятки глаз, устремленных на его бороду со страшным вожделением. Внезапно он почувствовал себя жертвой каннибалов.
— Почему вы все смотрите на меня, как шакалы, а?
— Калиас, — сказал Софрониск с улыбкой, — зачем тебе борода? Твое благородное лицо не нуждается в украшении. Без нее твое лицо станет намного лучше, как божественный лик благородной Елены.
— Что? — спросил растерянный Калиас.
— Пожертвуй своей бородой ради нас, друг мой.
— Никогда! — Калиас широко выпрямился, нахмурившись на присутствующих, как будто готовясь отразить нападение. — Ради чего? — сказал он. — Я едва знаю этого вашего мальчишку из Коринфа, ни эту девушку, ни их мать. Зачем они мне нужны?
— Но ты знаешь меня и Полиникоса, — сказал Меликл.
— Да, я вас знаю и готов сделать для вас все, но бороду сбривать я не буду, даже из-под палки? Никогда!
— Калиас, я был готов отдать за тебя не только бороду, но и голову.
— Меликл, чего ты от меня хочешь? Ты хочешь, чтобы надо мной смеялись все Сиракузы, потому что моя жена не узнает меня, и выгонит из домам палкой, и что меня не узнает не только мой родной сын, но и его собака?
— Она снова у тебя отрастет, друг мой.
— Да? Через год? И все это время я буду выглядеть… как детская задница. Так что-ли?
— Ну, египтяне ходят так всю жизнь, — заметил Софрониск, — и никто не делает из этого трагедии.
— Тогда сам стань египтянином, если хочешь. Я не хочу им становиться. — Я жертвую всем: деньгами, временем, работой, даже головой, но становиться
