Джанеттино сломал печати.
«Господин герцог! — писал Драгут, хотя и с ошибками, но на сносном итальянском языке. — У меня приятные для Вас известия. Волею своей Аллах сохранил жизнь великого романского капитана Просперо Адорно, который ныне пребывает у меня в плену. Я назначаю за него разумный выкуп, не превышающий трех тысяч дукатов — то же, что Вы получили от господина Хайр-эд-Дина за меня. После уплаты я сразу же верну ему свободу и в целости и сохранности отправлю в Геную. Пока же он остается также и заложником, гарантирующим безопасность моего посланника Якуба-бен-Изара. Да продлит Аллах Ваши, господин, дни на земле! »
Джанеттино послал за своим кузеном, и за закрытыми дверьми они вдвоем принялись решать, что же предпринять. Джанеттино склонялся к тому, что за три тысячи дукатов стоило бы вернуть этого мерзавца домой и публично повесить за невыполнение приказа. Но коварный Филиппино высмеял своего двоюродного брата за несообразительность.
— Чтобы его повсюду сующий нос приятель дель Васто обрушился на нас с обвинениями, а другой закадычный дружок, дон Алваро де Карбахал, снова назвал неподчинение дона Просперо благородным поступком?
Эти сложные умозаключения раздосадовали Джанеттино.
— Ты уже открыто высказывал сожаление по поводу того, что он не погиб в Шершеле. Ты, кажется, говорил о мече, воткнутом в его глотку.
— Если его вернут сюда, ты увидишь, что угроза будет приведена в исполнение.
— И еще я увижу, что убийство понравится императору не больше, чем казнь.
— Убийство? — Филиппино презрительно взглянул на него. — Дуэль — не убийство. Если я убью его в честном поединке, кто сможет обвинить меня?
— Возможно. Но вдруг он убьет тебя?
— Тогда ему придется биться с тобой, Джанеттино, а после тебя найдется еще дюжина других.
Джанеттино пожал могучими плечами.
— Герои! — проворчал он.
— Но в любом случае в этом не будет нужды, — сказал Филиппино. — Поскольку мы не можем его повесить из-за уважения, которое питает к нему сам император, остается только один выход. Пусть он сдохнет в цепях.
— Но как долго он будет в плену? Когда-нибудь ведь наступит освобождение.
— Ты упускаешь из виду одну вещь. Он остается заложником, гарантом возвращения этого Якуба-бен-Изара. А что, если Якуб вообще не вернется? Это ведь очень просто. — Он рассмеялся. — Я пошлю господина Якуба на галеры и пусть расплачивается за это Просперо. Не думаю, что мы снова услышим о нем.
Джанеттино надул губы.
— Мы должны считаться с господином Андреа.
— Синьор Андреа тут ни при чем. Мы сослужим ему добрую службу, если будем хранить молчание. Итак, забудь об этом письме. Я сделаю то же самое.
Глава XX. ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ
В течение зимних месяцев Андреа Дориа беспрестанно занимался оснащением флота, которому предстояло отправиться в поход против дерзких мусульманских пиратов, как только распустятся почки в садах Фассуоло. Наконец с приходом весны адмирал почувствовал, что ему не терпится выйти в море. Новым толчком стало письмо императора, в котором тот раздраженно требовал принять скорейшие и жесточайшие меры против корсаров. Получив письмо, Андреа Дориа испугался, что Карл V начал понимать, чем в действительности была прошлогодняя экспедиция. Корсары не умерили своей наглости, это было видно по дерзким нападениям Драгута на южное побережье Италии, от Реджо до Неаполя, а особенно — по налетам Хайр-эд-Дина на Фонди и его попыткам пленить прелестную Джулию Гонзага и украсить ею гарем Сулеймана.
Вы знаете историю спасения этой знатной дамы, когда ее везли верхом на лошади, в одной лишь ночноц сорочке, с единственным сопровождающим, которого она в конце концов и убила, вероятно, за то, что он слишком осмелел при виде едва прикрытой неземной красоты.
В результате подобных морских набегов Андреа Дориа лишился неаполитанской эскадры, отозванной обратно в Неаполь по приказу вице-короля для защиты от исламских грабителей.
Эта эскадра все еще имела в своем составе шесть галер, которые были личной собственностью Просперо. На них предъявлял права Рейнальдо Адорно как законный наследник Просперо. Суд не спешил с решением, поскольку было нужно, чтобы эти галеры оставались в распоряжении императора. В Неаполь они проследовали под командованием дона Алваро де Карбахала, заменившего Просперо на посту главнокомандующего.
Андреа Дориа еще не завершил приготовления, когда пришла весть, что Драгут, обнаглев как никогда прежде, захватил испанские аванпосты в Африке — Сузу, Сфакс, Монастир, вырезав гарнизоны, а уцелевших отдав в рабство. После этой страшной новости Андреа Дориа тотчас же получил приказ немедля прибыть в Барселону на совещание с императором, чаша терпения которого переполнилась.
Он подчинился, испытывая неловкость, которая не исчезла после теплого приема, оказанного императором. Он словно хотел убедить Дориа, что все еще не утратил своего доверия. Вместе с тем вера его величества в то, что адмирал способен буквально на чудеса, заметно поколебалась. Имя Драгут-реиса вызывало у императора еще большую ненависть, чем имя Хайр-эд-Дина, и он дал понять Андреа Дориа, что дальнейшее императорское расположение будет зависеть от скорейшего и полного разгрома этого так называемого Меча Ислама.
Дориа покинул двор императора с таким чувством, будто ему предстоит испытание, и все же с полной уверенностью, что он знает, как его выдержать при помощи имеющихся в его распоряжении значительных средств. Флот составляли тридцать шесть боевых галер, четыре транспортных галеона и почти два десятка вспомогательных судов: шлюпки, фелюги и легкие быстроходные триремы, на которые возлагалась разведка.
В начале лета гигантский флот торжественно отплыл из Барселоны и направился на юг, чтобы предать огню и мечу Мехедию. Покончив с ней, но, увы, не встретив Драгута, Дориа продолжал прочесывать африканское побережье. Его галеры шли широкой пятимильной линией с триремами в центре и на северном фланге.
Пока Дориа занимался поисками Драгута, в залив Генуи вошла грациозная фелюга, которая привезла домой Просперо Адорно и еще четверых неаполитанцев, за которых Драгут согласился принять выкуп. Они составили команду суденышка, а штурманом на нем был генуэзский мореход по имени Феруццио.
Просперо был вознагражден за то внимание, которое оказал Драгуту, когда анатолиец был его пленником. Вероятно, свою роль сыграло и дружеское чувство, рожденное в дни, когда они с Драгутом работали на одном галерном весле. Когда посланный за выкупом Якуб-бен-Изар не вернулся, Драгут не отыгрался (как поступил бы, может быть, даже христианин) на заложнике. Когда прошла зима и настало время вновь пускаться в плавание, корсар предложил Просперо свободу взамен на обещание послать выкуп в Алжир при первой же возможности и желательно через Якуба-бен-Изара. Это предложение делало честь обоим — тому, кто его делал, и тому, кому оно было адресовано. Таким образом, командир корсаров и высокородный христианин расстались, преисполненные взаимного уважения.
