Вернувшись домой, Просперо узнал, что уже оплакан.
Потрясенная его неожиданным появлением, мать упала в обморок. А потом, когда она пришла в себя и поведала ему о последних событиях, уже Просперо едва не лишился чувств. Гневные упреки сына в измене мать встретила еще более гневными обвинениями в открывшемся теперь предательстве. Встреча, начавшаяся с обмороков и слез радости, закончилась оскорбительными выпадами и вспышками гнева, и Просперо, позабыв обо всем, побрел ко дворцу Фассуоло в поисках монны Джанны.
Но по пути в душу его закралось ужасное сомнение. Он изменил маршрут и отправился в тюрьму Рипа. Старший тюремщик, хорошо знавший Просперо, радостно приветствовал его как восставшего из мертвых и по просьбе гостя показал список узников. Когда Просперо обнаружил там имя Якуба-бен-Изара, дурное предчувствие сменилось чуть ли не уверенностью.
Якуб работал гребцом на старой посудине в заливе, и тюремщик без колебаний исполнил требование Просперо доставить пленника на берег.
Встреча с Просперо была для молодого Якуба сродни посулу свободы. Он широко улыбнулся и с готовностью ответил на все вопросы. Он передал письмо Драгута в собственные руки господину Джанеттино Дориа. Потом его схватили. Больше он ничего не знал, но Просперо было довольно и этого. Об остальном он догадался и сам. Впав в такую ярость, в какую никогда не впадал прежде, Просперо отправился в Фассуоло.
Его приняла герцогиня.
Из великолепного, с колоннами, вестибюля, где он ждал, пока камергер объявит о его приходе, Просперо провели через галерею героев в покои супруги адмирала, обставленные с языческой роскошью благодаря щедрой дани, взимаемой со стран Востока.
Она не поднялась ему навстречу, а ее темные глаза смотрели и печально, и сурово одновременно.
Просперо низко поклонился.
— Я полагаю, — сказал он, — что возвращение с того света редко приходится кстати живущим. Они умеют извлечь выгоду из чужих смертей.
— Но смерть облегчает прощение, — ответила герцогиня.
— Я пришел не за прощением, мадам.
— Что? — она хмуро взглянула на него. — Такая самонадеянность?
— Нет. Такая покорность. Я знаю, что меня простить нельзя.
— Тогда я удивляюсь, зачем вы вообще пришли.
— Чтобы рассказать все самому. Чтобы моя провинность не казалась серьезнее, чем она есть на самом деле. Герцогиня мрачно покачала головой.
— Я не думаю, что моя племянница согласится принять вас. Даже в случае ее согласия вам не следует с ней встречаться, если вы не хотите усугубить ее страдания. Она и без того страдает.
— Вы полагаете, ей лучше числить меня в мертвых, чем в живых?
— Разве это удивляет вас? Мертвого вас, вероятно, можно вспомнить добрым словом. Героизм вашей предполагаемой смерти во многом искупал ваши прегрешения.
— Если я вел себя благородно, мое благородство не уменьшится от того, что я выжил.
— Коль уж вы жили, причиняя боль другим, то будете делать это, и воскреснув из мертвых.
— Будьте милостивы, монна Перетта, позвольте мне увидеть вашу племянницу.
— Стоит ли настаивать? Как я уже сказала, это лишь усугубит ее мучения, разбередит раны.
— Если бы я так думал, я не просил бы. — И он быстро добавил: — Я люблю Джанну больше всего на свете, больше жизни и чести.
— Вы уже это доказали. Разве нет?
— Возможно, вы перемените мнение, когда узнаете все. Темные глаза герцогини вглядывались в Просперо, мелкие черты ее лица смягчились. В конце концов, она была добросердечной женщиной, не помнящей зла. И дело было в нем самом, а не в его мольбах. Он стоял перед ней прямой и статный, в темном костюме простого покроя, с высоко поднятой головой, открытым искренним взором. Просто не верилось, что этот человек способен на что-то дурное.
— Согласны ли вы на встречу с Джанной в моем присутствии? — спросила герцогиня. Он кивнул.
— О большем я и не прошу.
Монна Перетта уступила, и вскоре Просперо увидел Джанну. Рядом с молодой женщиной, поддерживая и ободряя ее, стояла герцогиня.
Джанна была с ног до головы облачена в черное, что еще больше подчеркивало белизну ее шеи и лица. Мертвенная бледность невесты поразила и ужаснула Просперо. Увидев его, Джанна инстинктивно подняла руки и уже почти протянула их к жениху, но потом они безвольно упали, а лицо женщины померкло.
— Почему вы здесь? — спросила она и, повинуясь какому-то порыву, добавила: — Почему вы живы?
— Потому что варвар-корсар проявил больше рыцарства, чем благородные христиане, которые дважды бросили меня погибать: первый раз, когда покинули меня в опасности, и второй раз, когда схватили посланника, отправленного в Геную, чтобы привезти выкуп за меня.
— О ком вы говорите? — резко спросила герцогиня.
— О некоторых господах из дома Дориа. Ее лицо приняло сумрачное выражение.
— Мне кажется, вы обманули меня. Я думала, что вы пришли как проситель, а не как обвинитель.
— Имейте терпение, монна Перетта. Я не обвиняю. Я не упрекаю. Я лишь утверждаю. Все эти недружественные действия вновь оживляют родовую вражду, которую я готов был похоронить.
— Верно ли я вас поняла? Вы смеете утверждать, что мой супруг или кто-то из его дома знал о том, что вы остались в живых? Что они приложили руку к пленению посланника?
— Я могу привести посланника. Это мавр по имени Якуб-бен-Изар, которого я обнаружил в тюрьме сегодня утром.
— Я не поверю ни единому слову и двадцати мавров, если они подтверждают то, что говорите вы.
— Тогда мне не на что надеяться. Если не верят моему свидетелю, как я могу рассчитывать, что мне поверят на слово?
— В чем поверят? — неожиданно спросила монна Джанна. — Можно ли объяснить словами… нет, даже не смею выговорить. Громкие слова так же бесполезны, как и лживые. Почему же ты не уходишь, синьор Просперо? Ты теряешь время.
— Это не имеет значения. Как и вся моя оставшаяся жизнь. Я прошу еще немного вашего внимания. То, что я скажу, поможет вам вновь обрести гордость.
— Гордость? — ее голос зазвучал напряженно. — Так вы думаете, что ранили мою гордость? Именно ее?
— Я хочу, чтобы вы точно знали, в чем я грешен и против чего погрешил.
— Вы полагаете, это неизвестно? Вы думаете, еще что-то осталось тайной?
— Я знаю. Но поступки людей не всегда таковы, какими кажутся со стороны. Мой дядя кардинал, когда судьба сыграла со мной злую шутку и я в отчаянии пришел к нему за помощью, напомнил мне, что Адорно негоже таить обиду на синьора Андреа.
— И что же это была за злая шутка судьбы? — резко спросила герцогиня.
— Если вам будет угодно выслушать меня, — попросил он.
