— Сколько их по всей Москве распихано?
— Да, разошёлся русский человек, — вздохнул егерь. — Теперь держись!
В итоге у Ахлестышева оказался полный офицерский мундир.
Утром выяснилось, куда поместили Ельчанинова. Это рассказал, бахвалясь, граф Полестель. В Кремле две гауптвахты: Сенатская у Никольской башни и главная, что около Спасской. Но русские арестанты сидят в Оружейной палате. Это здание, только что построенное и до конца ещё не отделанное, предназначалось для музея. Экспонаты старой Оружейной палаты уже несколько лет лежали в ящиках. Так их и увезли в Вологду с приближением французов. Теперь в палате содержали подозреваемых в поджогах. В отдельную комнату в дальнем конце поместили штабс-капитана.
Ещё полковник объяснил, как ему удалось выследить резидента. Он охотился на Фигнера, но тот звериным нюхом почуял опасность и ушёл в леса. Остались его охранники и в их числе Василий Зыков. Его встретил на улице и опознал некий Лакруа. Этот негодяй до войны служил в Москве квартальным поручиком. Обер-полицмейстер поручил ему эвакуировать в Нижний Новгород важного пленного, шефа эскадрона Сен-Перна. Лакруа остался и вручил офицера французам. Теперь он находился при Полестеле в качестве соглядатая. Лакруа знал Зыкова по службе, поскольку андроновский мужик имел проблемы с законом. (Как, впрочем, и все жители этой удивительной деревни). Было известно, что немало уголовных связаны с партизанами. Вчерашний полицейский проследил мужика, и тот вывел его на укрытие Фигнера. В итоге капитан ускользнул, а его охранник попался и сдал резидента.
На вопрос Ольги, что же теперь будет с русским офицером, Полестель ответил: повесят. При аресте он был одет в партикулярное платье, значит, военнопленным не является. Если выдаст агентурную сеть — отделается тюремным заключением. Могут потом обменять на кого-нибудь… Но дела Ельчанинова плохи. Он отказывается отвечать на вопросы и тем приближает свой конец.
Итак, штабс-капитан сидит в Кремле, в Оружейной палате. Это была плохая новость. В Кремле живёт Бонапарт, поэтому там полно охраны. Гарнизон состоит из гвардейской пехоты и артиллерии. Всех этих людей император лично знает по именам. Незнакомому человеку проникнуть внутрь почти невозможно, а вести разведку — совершенно исключено.
Партизаны сели в кружок, и Ахлестышев стал докладывать:
— В Кремль теперь есть только два входа: через Никольские и Троицкие ворота. В каждых стоят парные часовые. Внутри возле ворот — караульные отряды по сто человек.
— Ого! — поразился Саша-Батырь. — А другие башни?
— Заложены. Но и там у каждой поставлено по пикету. Пикеты сильные: из восьми солдат с сержантом. Кремль круглосуточно патрулируется, по углам и на стене — посты и караульные кордоны. Русским вход внутрь категорически запрещён, даже в сопровождении лиц из императорской квартиры. Исключения только для тех, кого вызвал сам Бонапарт. При поимке русского велено убивать его на месте.
— Да… Хрен войдёшь…
— Если даже и удастся войти, намного сложнее будет выйти. Гвардейцам запрещено покидать Кремль. Выпускают только по письменному разрешению ротного командира. Предположим, что мы сумеем вытащить штабс-капитана из тюрьмы. Но как провести его мимо часовых?
— Хм… А Тайницкий подземный ход?
— Замурован.
В подвале повисла тягостная тишина. Было ясно, что спасти Ельчанинова невозможно.
— Я оденусь офицером и посмотрю, всё ли так строго. В любой охране бывают прорехи.
— Кто может вас опознать? — спросил егерь.
— Никто, — уверенно ответил каторжник. — Полестель считает меня расстрелянным. Князя Шехонского самого в Кремль не пустят — он русский.
Тут сверху постучали, и в подвал спустился Васька Зыков. Он привёл с собой двоюродного брата, такого же уголовного, как и он сам.
— Вот! Вместях воевать будем.
Перед тем, как идти в Кремль, Пётр должен был переслать в русскую ставку сообщение. Там говорилось о докладе Полестеля, о баронессе фон Цастров и о том, что Ельчанинов арестован. Временно, до замены, командование над разведывательной сетью в Москве принимал на себя он, беглый каторжник Ахлестышев. Подписывая впервые рапорт на имя самого Кутузова, Пётр волновался. Как отнесётся к этому фельдмаршал? Пришлёт Фигнера или стерпит беглеца по необходимости? От этого, возможно, зависит вся его дальнейшая жизнь. Если не убьют…
Вручая рапорт Саше-Батырю, Пётр сказал:
— Здесь очень важные сведения. Самые ценные, что удавалось добыть. Если письмо попадёт в руки французов, ты погубишь всех: Мортиру, Ольгу, Степаниду, Саловарова. Понимаешь?
Батырь молча кивнул.
— Теперь вы, ребята, — Ахлестышев повернулся к братьям-разбойникам. — Рапорт должен непременно дойти до нашего командования. От него, может, исход войны зависит… Идёте втроём. Если встретите противника — это ваш противник. Курьер должен прорваться любой ценой. Любой! Понятно?
— Так точно, ваше благородие!
— Тогда с Богом!
Каторжник перекрестил товарища и его охранников, и они ушли. Им предстояло выйти к Сокольнической заставе, где дожидаться темноты. А Пётр, стараясь скрыть волнение, начал переодеваться в мундир тиральера.
Через четверть часа он стоял у лестницы и отдавал Силе Еремеевичу последние указания:
— Если не вернусь, береги наших на Остоженке. То, что мы узнаём оттуда, важнее складов с фуражом.
— Слушаюсь, ваше благородие.
— Зря не рискуй. Твоя главная задача сейчас — доставка сведений командованию. Наладь прочную связь с казаками Иловайского.
— Есть!
— Две-три недели, и Бонапарт уберётся из Москвы. Он способен устроить напоследок от обиды какое-нибудь особенное злодейство. Например, взорвать Кремль и соборы.
— Даже так? — ахнул обычно невозмутимый егерь.
— Ну, это предположение; даст Бог, я ошибаюсь. Но ты приглядывай за сапёрами. Собери побольше решительных людей. Пусть Саша вызовет своих товарищей из Волчьей долины. Взрывы возможны лишь в последний момент, когда войска уйдут. Тут и надо нападать.
— Есть!
— Теперь с баронессой. Если не вернусь…
— Слушаю, ваше благородие.
— Её нельзя выпускать из Москвы. Мало ли что? Вдруг наши её прошляпят?
— Что же делать?
— Найти и убить.
— Бабу? — нахмурился унтер-офицер.
— Это не баба, Сила Еремеевич, это враг. Сам Бонапарт на неё поставил!
— Слушаюсь…
— Так надо. Война идёт, а эта стерва к государю подкрадывается. Чтобы шпионить и французам доносить. Слишком важное дело готовится, надо его в корне пресечь!
— Ладно… А как мы её сыщем-то?
