— Ладно… А как мы её сыщем-то?
— Не знаю. Баронессу готовит сам Сокольницкий. Нужно найти штаб генерала, а поляки наверняка держат его в секрете. Сыщите штаб — выследите и шпионку. Якшается с поляками, пользуется их охраной… Немка, судя по фамилии. Ошибиться невозможно. Она приведёт вас на свою квартиру — там её и убейте.
— Есть!
— Последняя просьба, Сила Еремеевич. Личная. Спаси Ольгу Шехонскую.
— Сделаю, что смогу, — серьёзно ответил егерь и перекрестил Ахлестышева. — С Богом! Возвращайтесь!
Через полчаса, с равнодушным выражением на лице, Ахлестышев подходил по Воздвиженке к Кутафьей башне. Здесь его встретил первый караул. Подтянутый гренадёр молодцевато козырнул офицеру — и пропустил его дальше. В Троицких воротах картина повторилась: внешний вид Петра не вызывал у часовых никаких подозрений. И вот он в Кремле! Неужели это так просто? И куда теперь ему идти?
Прямо перед каторжником простиралась Сенатская площадь. По левую руку тянулись здания Сената и Арсенала, а справа, совсем близко, стояла Оружейная палата. Туда ему и требовалось попасть. Но как? Пётр замешкался. Маячить на глазах патрулей было опасно, а идти сразу в палату казалось ему преждевременным. Прогуляться вокруг Архиерейского дома и монастырей? Но за ними — пушечный шатёр-батарея, наверняка там сейчас стоит артиллерия гвардии…
Он не успел принять никакого решения. Из Дворцовой улицы вдруг вышел Шехонский и лоб в лоб столкнулся с Петром. Секунду они молча смотрели друг на друга, потом изменник закричал, обращаясь к караулу на воротах:
— Арестуйте его, это переодетый русский!
— Ложь! — ещё громче ответил Ахлестышев. — Он сам русский! Кто пропустил его в Кремль?
Часовые растерялись, не зная, кого слушать. Оба скандалиста говорили по-французски, как парижане, но один был в офицерском мундире. Караул уже решил встать на сторону лейтенанта, но тут появился граф Полестель.
— Что за шум?
Увидел Петра и оскалился в довольной улыбке.
— Ахлестышев! Вас не расстреляли? Ну, тем лучше. Второй шпион за два дня.
Полковник повернулся к караулу и приказал:
— Взять его!
У Петра отобрали оружие, обыскали и отвели в Оружейную палату, в кабинет следователя.
— Как вам удалось тогда спастись? — начал допрос граф.
— Я уговорил карабинеров отпустить нас с приятелем.
— Хм… Наглости вам не занимать. Но посмотрим, как пойдёт дальше. На вас мундир тиральера. Где вы его взяли?
— Выменял на овощи.
— С какой целью явились в Кремль?
— Давно не видел Царь-пушку.
— Четыре дня назад за Пресненской заставой был убит фельдъегерь императора. Нападавшие выдавали себя за поляков. Ими командовал высокий человек, в совершенстве владеющий французским. По приметам он очень походит на вас.
— Не имею привычки читать чужие письма.
— Смеётесь? Недолго осталось! Я могу справиться в тиральерских полках Молодой гвардии, не пропадали ли у них недавно обер-офицеры. Могу устроить очную ставку с начальником патруля у Пресненской заставы. Но зачем такие хлопоты? Вы — русский, проникший в Кремль. Одного этого достаточно, чтобы отвести вас прямо сейчас в ров к Тайницкой башне. И я думаю: для чего же тянуть? Позвать караул, и пусть парни доделают то, с чем не справились карабинеры. Попробуйте их уговорить. Ну?
— Что «ну»?
— Звать караул? Или скажете правду? Я не шучу — время шуток для вас кончилось. Пять минут — и вы покойник, здесь это не занимает много времени.
— О чём же вы хотите, чтобы я говорил?
— Главный вопрос: как вы связаны с Ельчаниновым?
— А кто это?
— Русский лазутчик, арестованный мною вчера.
— Нет, я никак не связан с этим человеком, я его не знаю.
— Чем занимались все эти дни в Москве? Где живёте?
— Не живу, а выживаю. Ваши солдаты, граф, устроили в городе такое, чего я никак не ожидал от культурной нации. Впрочем, вы наверняка слышали о наших скитаниях от Ольги Владимировны Шехонской.
Тут голос его непритворно дрогнул.
— Эта женщина — единственное, что меня интересует в жизни. Война, патриотизм, ваши, наши — всё ерунда! Скажите, Полестель, что с ней? Где она сейчас? Я не видел княгиню с восьмого сентября и ничего не знаю о её судьбе! Дом на Остоженке уцелел, но я не смог туда попасть, он охраняется. Скажите — Ольга там? С ней всё в порядке?
Граф скривился.
— Откуда я знаю, где ваша пассия? Князь спрятал её куда-то. Мне не до женщин, я в отличие от вас воюю.
— Вы лжёте! Вы не можете не знать. Ведь князь Шехонский состоит при вас! Тогда вы ехали в одной карете, сейчас шли вместе из Кремля.
— Вы тоже мне лжёте. Повторяю свой вопрос о русском резиденте.
— Идите к чёрту! В гробу я видал всех резидентов! Дайте мне написать письмо к княгине, и вызывайте ваш караул!
— Ну, если вы настаиваете… Сержант!
Вошёл гвардейский драгун.
— Да, господин полковник!
— Отведите этого шпиона в Тайницкий ров и сделайте, что обычно.
— Слушаюсь!
Ну, вот и всё… И Ельчанинова он не спас, и Ольгу оставил одну… На ватных ногах Ахлестышев вышел из Оружейной палаты. Его повели по Ивановской площади. Каторжник еле плёлся, подсознательно стараясь хоть немного продлить отпущенный ему срок. Всё вокруг, и люди и предметы, стали для него вдруг очень интересными. Ещё немного наглядеться и надышаться! Вот церковь Николы Гостунского, где служил его духовник отец Елизарий. На выступе абсиды сидел канонир и курил трубку. Он посмотрел на Петра и равнодушно отвернулся. Как же так? Ведь человека сейчас убьют, и погаснет целая планета! Его, Петра Ахлестышева, планета! Но артиллериста это мало интересовало.
Конвой вёл партизана на расстрел, и с каждым шагом тепло жизни выходило из него. Вот они прошли мимо обломков древних стен. Пётр вспомнил, что это остатки зданий Приказов, разрушенные сорок лет назад. Тогда решили возвести в Кремле новый дворец, старые Приказы снесли, а развалины за столько лет так и не убрали… И дворец не построили. Каторжник смотрел на эти мелочи, которых раньше и не заметил бы, и каждой частичкой души цеплялся за них. За туман над Москвой-рекой. За выступающий купол любимого им Константиноеленинского храма. За битый, серый от старости, кирпич под ногами. И даже за бессердечного канонира, что совсем не хотел глядеть в его сторону…
Всё когда-то кончается, кончилась и Ивановская площадь. По натоптанной тропинке драгуны спустили арестанта вниз. Там стояло ужасное зловоние. Возле испещрённого пулями прясла между Тайницкой и Петровской башнями лежали расстрелянные. Их было много, не менее полусотни. Пробитые головы, искажённые предсмертной мукой лица, уставившиеся в небо глаза… Сейчас и он, пока ещё живой, дышащий, думающий и любящий человек, тоже распластается тут. И уже не будет ни дышать, ни любить… Ольга, Ольга!
