Ответа на эти запутанные вопросы Ако искал в книгах, которые ему посоветовал прочесть Мансфилд, и в самой жизни, пестрый поток которой, бурля и бушуя, проносился мимо него. Книги раскрыли островитянину глаза, сделали их зрячими и позволили отыскивать в событиях и поступках людей некий скрытый смысл, который сильные мира сего старались замолчать, а если это оказывалось невозможным, то пытались подменить его своей ложью. Для этой надобности в их распоряжении была тысячелетней давности побасенка о боге и загробной жизни, а также толстые томы законов, навязывающие желание господствующей клики целым народам.
Ако понимал, что сами белые тоже не все одинаковы. На каждом шагу он видел, что меньшинство, в распоряжении которого было много денег, огромные владения и воооруженная сила, со зверской жестокостью подавляет и эксплуатирует большинство и что между ними происходит постоянная борьба. В жажде все больших прибылей и богатства, в своей хищнической ненасытности меньшинство не делает различия между белыми и черными, красными и желтыми и выжимает соки из всех, кто попадается под руку.
Из этого Ако делал вывод, что было бы неверно считать своими друзьями или врагами людей в зависимости только от цвета их кожи или принадлежности к той или иной народности: могут быть и действительно являются врагами люди, принадлежащие к одной народности и говорящие на одном языке, и в то же время могут быть и действительно являются товарищами и друзьями миллионы людей, разных по цвету кожи, говорящих на разных языках. Господствующее меньшинство всех рас и народов, кровожадный слой эксплуататоров всех стран — это враги Ако, а бедные люди всех стран, огромное большинство человечества, которых притесняют богатые, — друзья Ако, с которыми можно и следует держаться вместе. Ако стало ясно, что Фред Кемпстер, Вальтер Дорман и Реджинальд Джибс принадлежат к меньшинству, а Бобби Грейн, Мансфилд, Харбингер и миллионы английских рабочих, так же как и Ако, принадлежат к большинству. И между этими двумя мирами нет моста. Существует справедливость и несправедливость и извечная борьба между ними, конечная победа в которой когда— нибудь будет на стороне справедливости.
Вот над чем порою размышлял и чем интересовался Ако. Такие мысли, разумеется, были не к лицу хорошему лакею, потому Ако и не мог быть преданным слугой. Это, очевидно, понимал и Фред Кемпстер, особенно после последнего разговора с Харбингером на маяке, свидетелем которого был Ако.
Сознание того, что этот темнокожий парень знает, какой позор ему довелось тогда пережить, неотвязно грызло Фреда. В глубине души он с той минуты возненавидел Ако, но зная, как сильно Марго привязана к этому полинезийцу, старался открыто не проявлять своих чувств. Однако долго мириться с таким положением молодой Кемпстер не собирался и потому втайне обдумывал, как бы без помех избавиться от Ако.
По возвращении в Ливерпуль, когда Марго однажды уехала к портнихе, Фред позвал к себе Ако.
— Ты по-прежнему хочешь вернуться к себе на родину? — спросил он. — Может быть, ты уже раздумал и останешься здесь?
— Нет, мистер Кемпстер, я не раздумал, — ответил Ако. — Что же мне тут, на севере, делать?
— Если так, то сейчас тебе представляется возможность попасть на юг, — продолжал Фред. — Один из моих кораблей вскоре отправляется в Австралию. Если хочешь, пристрою тебя матросом на «Аспатрию», но в таком случае ты должен сейчас же ехать в Кардиф. Согласен?
Этот вопрос звучал как приказание.
— Хорошо, сэр… — сказал Ако.
Он собрал свои пожитки и два часа спустя уже сидел в поезде. Попрощаться с Марго ему так и не удалось.
Вечером Фред Кемпстер рассказал Марго, что Ако просил освободить его от службы.
— Говорит, что ему надоело быть слугой, что эта должность для него унизительна. Мне не оставалось ничего иного, как отправить этого субъекта на один из наших кораблей, который на днях уходит в Австралию. Ты баловала его, как брата, — и вот какова благодарность. Он не хочет служить тебе. Проверь, дорогая, не прихватил ли он при отъезде чего-нибудь из твоих вещей. От такого человека всего можно ожидать. Его предки, возможно, даже были людоедами.
— Странно… — задумчиво отозвалась Марго. — Если Ако надоело служить у нас, почему он мне ничего не сказал?
— Ему было стыдно признаться тебе, — объяснил Фред. Он взял руку Марго в свою, с минуту играл ее пальцами, все время загадочно улыбаясь при этом. — Отгадай, дорогая, какой у меня сюрприз. — Марго ничего не ответила, и он продолжал: — Послезавтра мы приглашены на обед к лорд-мэру Ливерпуля. Насколько мне известно, твоим соседом по столу будет кузен королевы — герцог Нортемберленский. Настоящий герцог, Марго! Что ты на это скажешь?
— В самом деле? — глаза молодой женщины засияли. — Я буду сидеть рядом с герцогам Нортемберленский?
— И кузеном королевы, — присовокупил Фред. Марго была счастлива, от волнения и радости щеки зарделись. Она больше не думала о внезапном исчезновении Ако. Что значил какой-то островитянин из Океании по сравнению с настоящим герцогом!
2
Фред Кемпстер солгал, сказав Ако, что «Аспатрия» прямо из Кардифа направится в Австралию. Большое судно было зафрахтовано с грузом угля в Порт-Саид, а потом должно было идти в Румынию за пшеницей. По возвращении в Англию оно получило новое задание — доставить груз в Бомбей и оттуда отправиться в Мельбурн, но затем это приказание было отменено — причиной тому послужило одно непредвиденное чрезвычайное событие: «Аспатрия», на борту которой находился Ако, миновала Гибралтар и приближалась к Мессинскому проливу, когда где-то на севере началась большая война.
В Порт-Саиде Ако прочел в газетах сообщения о кровопролитных боях в Бельгии, Польше и Восточной Пруссии. И странно — Ако был более осведомлен об истинных причинах войны, нежели его спутники европейцы. Они полагали, что причиной кровопролитной бойни является выстрел сербского студента в Сараеве, жертвой которого пал престолонаследник Австро-Венгрии эрцгерцог Франц Фердинанд — как будто бы «из-за одного человека народы развязали борьбу не на жизнь, а на смерть. Ако понимал, что виною тому исторически сложившееся трение двух больших тел в каком* либо отдаленном месте, — великие опекунские „заботы“ о „несовершеннолетних“ племенах, беспрестанная грызня за рынки и источники сырья. Белые „отцы“ дрались за право распоряжаться достоянием своих цветных пасынков, за право пороть и вразумлять, „воспитывать“ и обогащаться во имя цивилизации. Они терзались алчностью и завистью друг к другу, их нервы в конце концов не выдержали пагубного искушения. Ясно, что теперь они не прекратят эту резню до тех пор, пока один из противников не выдохнется. Более выносливый тогда выпятит грудь и продиктует свою волю измотанному. Правда будет на его стороне.
