от неожиданности. Филипп, напротив, подпрыгнул. Таисья чуть не упала в обморок, а премудрая Василиса Микулишна от избытка мудрости почти спряталась под столом. Сестра её вытащила обратно. Словом, переполох возник не слабее, чем при пожаре или при нападении половцев. Туго скомкав рубашку выше пупка, великая киевская княжна, мечта королей, с осмотренной голой задницей устремилась к дальнему углу трапезной так поспешно, что гнев Меланьи остыл. Она даже улыбнулась, следя, как Настя скачет вприпрыжку, сочно белея раздвоенной частью тела. Тонкие каблучки её башмачков стучали уже без всякой надменности, точно так же сиял золотой венец в пышных волосах. Зато логово глистов с узкой, длинной щелью болталось дерзко и весело. Добежав до лохани, княжна обошла её, чтобы оказаться спиной к противной компании, прочла в мыслях пару священных строк, а затем спокойно, решительно, как и подобает княжне, села голым задом в крапиву. Та захрустела, приняв раздвоенный, мягкий груз, и смялась чуть ниже краёв лохани, так как наложено было с верхом. Великая княжна шумно засопела и зашипела, царапнув ногтями пол. Три сволочи за столом довольно неплохо изобразили сочувствие. Босоногая дрянь, сидевшая в кресле, напротив, не упустила случая понасмешничать.
– Что, царица ромейская, мягко ли сидится тебе? – осведомилась Меланья, – поди, не так, как на лавке для простых смертных? Недурно я позаботилась оказать тебе честь? Когда завоюешь пару империй, не позабудь меня, Настенька!
– Будь спокойна, – негромким, ледяным голосом проронила княжна, ёрзая в крапиве, – не позабуду! Что, долго мне так сидеть?
– До утра, голубушка.
Тут уж Настя начала хныкать – впрочем, без слёз. Она не умела плакать. Вскоре и хныканье прекратилось. Чтобы отвлечься от зуда, жжения и других ощущений, ещё более мучительных, княжна стала провожать взглядом бегущего по стене паука, думая-гадая, можно ли с честью выкрутиться из этой истории. Озадачившись тем же самым вопросом и неожиданно ощутив недостаток мудрости, Василиса Микулишна обратилась к Меланье с просьбой без глупых шуточек разъяснить, как всё это дело поможет в борьбе с глистами.
– Глисты от смеха умрут, – был ответ Меланьи, – до утра – точно. А может быть, уже умерли.
Через час прибежала Дашка. Она была не одна. С ней вместе примчались молодой сотник Демьян – сердечный друг Настеньки, и его приятель Ратмир, брат юной красавицы Светозары. Дашка поймала их близ дворца и призвала следовать за собою, сказав, что Настеньке нужна помощь. Когда два воина и служанка входили в трапезную, княжна, продолжая с помощью голой задницы и крапивы уничтожать глистов, очень остроумно рассказывала Меланье, сёстрам Микулишнам и Таисье, как её, Настю, сватали к польскому королю. Ученика лекаря в трапезной уже не было. Он ушёл – не то во дворец, не то в монастырь, чтоб сделать доклад своей госпоже. Меланья и три нахалки пили вино, которое принесла Прокуда, и с интересом вслушивались в поток остроумия. Остроумной княжне приходилось делать три вещи одновременно: ёрзать горящей жопой в крапиве, чтобы хоть как-то ослабить зуд, хлопать на своих бёдрах и на щеках гнусных комаришек и рассудительно излагать череду событий, чтоб не казаться смешной из-за непоследовательности. Это было всё не так просто, ибо княжну ещё и частенько перебивали вопросами неразумными. Например, Меланья спросила, сколько же было всего послов. Как будто она не знала!
– Двадцать пять графов с епископами и челядью, – отвечала Настенька, – и ещё художник один.
– Художник? – переспросила мудрая Василиса, наполнив чашу вином из глиняного кувшина, – что ещё за художник?
– Художниками зовутся те, кто людей рисует, дубины! – с высокопарностью объяснила княжна, – вы что, про них не слыхали?
– Так это иконописцы?
– Вроде того, да не совсем то. Этот человек должен был меня рисовать, потому что польский король хотел получить мой образ, написанный на холсте!
– На половой тряпке, что ли? – блеснула своим невежеством и Таисья, – так он зачем присылал послов, я в толк не возьму? Чего ему нужно-то было – грязная тряпка или невеста?
– Дура ты, …! – не сдержалась Настенька, – нужно было ему и то, и другое! Но я ему отказала в том и в другом, хоть батюшка очень убеждал меня согласиться. Дались ему эти ляхи! Пусть король Англии меня сватает. Вот тогда я ещё подумаю.
– А художнику почему решила ты отказать? – допытывалась Настасья Микулишна, сделав пару глотков из чаши, – грязную тряпку отдать ему было жалко разве? Да ты взяла бы её у нас! У батюшки в подполе этих тряпок – не разгрести!
– Да, чудно всё это, – снова подала голос Таисья, – про этих двадцать пять графов с епископами мы слышали, а художника не придумала ли ты, княжна? Ой, здравствуй, Демьян! Ой, Ратмир! И ты здесь?
Внезапно услышав эти приветствия, а затем и голос Меланьи, которая приглашала новых гостей за стол, бедная княжна вся оцепенела от ужаса. Здесь Демьян? И здесь его друг Ратмир – братец Светозары, которая языком своим длинным чешет и днём и ночью по всему Киеву? И они глядят сейчас на неё, княжну, сидящую голым задом в снопе крапивы? А ведь она – дочь великого князя, умница и красавица, предводительница всех ловких девушек в Киеве! Что же делать? Не повернуться ли? А что толку? Разве от этого меньше станет её позор?
Демьян и Ратмир молчали. Неудивительно, они были потрясены! Девушки, напротив, не умолкали, пытаясь им объяснить, что произошло. Но их языки уже заплетались. И тогда Настенька, обливаяьсь холодным потом, который тёк со спины в открытую щель между ягодицами, почти весело заявила как можно громче:
– Демьян, Ратмир, всё в порядке! Дело вполне обычное. Мы с девочками поспорили на медовый пряник, смогу ли я просидеть пять часов без штанов в крапиве! Как видите, у меня пока что всё получается хорошо.
– Ничего хорошего, – возразила Меланья, ставя пустую чашу на подлокотничек кресла. Она сидела в нём, поджав ноги, и вот теперь решила их вытянуть, чтобы сотники любовались не только верхними половинками половинок княжны над краем лохани. Но сотники, разумеется, лишь на них и таращились даже после того, как пятки Меланьи вновь засверкали. Тогда она с досадой продолжила:
– Княжна Настя не выучила псалом, решив вместо этого стать царицей в Константинополе. Потом она начала грозить мне монастырём и даже хотела меня посечь. За все эти штуки я приказала ей сделать то, что вы сейчас видите. Так ведь, Анастасия Владимировна?
– Я вовсе не собираюсь царицей быть! – возмутилась Настенька, – что ты брешешь?
Тут вдруг все начали хохотать, глядя на неё. Самое обидное было в том, что первым заржал Демьян! Три мерзких ничтожества за столом визгливо примкнули к этому непорядочному веселью, затем его поддержал Ратмир вместе с самой главной паскудницей. У великой
