одной из тех, какие всегда имеются про запас у бога любви для своих верных слуг, месье Лорис очутился как раз вовремя, когда нужно было спасти от смерти эту дурочку. Все, что я знаю, это то, что они вернулись вместе в почтовой карете, точно из свадебного путешествия. Месье Лорис, который не мог оставить своего будущего тестя, безумно увлеченного битвой, вернулся к нему на аванпост. Затем могу повторить то, что я уже имел честь доложить маркизе: виконт де Лорис жив, жив и невредим.
Каждое слово Лавердьера отравляло ядом сердце несчастной женщины! Все, что он говорил, было так правдоподобно! Наконец, какая выгода этому человеку обманывать ее?
Истина была несомненна и ужасна.
Лорис всегда лгал низко, неблагородно. У ее ног, нашептывая ей слова любви, он думал о другой, об этой девчонке, о своей любовнице…
Была ли то боль? – нет. Унижение, превратившееся в ненависть, в ненасытную потребность мести, наказания. О, с каким бы наслаждением она пронзила им обоим сердце!
Кейраз не злоупотреблял своим триумфом. Он отвернулся от нее наполовину и не смотрел на ту, которую подверг такой жестокой пытке.
Он был доволен собой. Маларвику он угодил: немного правды, много клеветы, как все это было просто! Немножко энергии в трудные минуты, как, например, сегодня ночью, и цель была достигнута.
Регина хотела переломить себя, быть спокойной. Но как преодолеть ту внутреннюю дрожь, от которой она трепетала всеми фибрами своего существа?
Вдруг она обратилась к нему:
– Месье Кейраз, вернитесь в гостиную. Прошу вас, дайте мне руку.
Она презирала этого человека, для нее было началом реванша снизойти до него, она наказывала себя этим унижением за то, что верила в честность, в искренность, в честь, в любовь. Она перестала рассуждать, она поддавалась влечению своих чувств, моментальному проявлению инстинкта.
Де Кейраз гордился своим значением и тем, что попал так метко, тем не менее был достаточно хитер, чтобы не злоупотребить своей победой и не забыть расстояния, их разделявшего, он не поддался тщеславному искушению, которое ему было предложено, и, опередив маркизу, он открыл дверь в гостиную и, низко ей кланяясь и отстраняясь, пропустил ее.
В эту самую минуту ее появление точно прервало начатый разговор: с именем Лориса, случайно произнесенным, наступило вдруг всеобщее молчание.
Маркиза заметила это. Неужели над ней смеялись?
– Вы, кажется, говорили о виконте Лорисе? – спросила она, окинув гордым взглядом окружающих.
Все взоры были направлены на английского генерала, который, с бумагами в руках, говорил тихим голосом с офицером, вытянувшимся перед ним, держа руку под козырек.
– Прошу извинения, маркиза, – проговорил Кольвиль, обращаясь к ней, – я принял здесь адъютанта по неотложному делу о двух военнопленных.
– Месье Лорис в плену?
– Он и еще другой офицер, по случаю стычки, происшедшей сегодня ночью, – впрочем, ничего серьезного.
Регина смотрела на него; быть может, она догадывалась об ужасной истине.
Но кто скажет, что делается в душах страстных натур, когда они находятся еще всецело под первым впечатлением отчаяния.
Она отвернулась, прекратила расспросы и опустилась на диван.
– Месье Маларвик, – проговорила она, – сядьте подле меня.
Граф отошел от сына, которого Кейраз увлек к окну.
– Слышали вы новость, – начал Гектор с иронической улыбкой, – депеша с известием о капитуляции не дошла до своего назначения, и несчастный де Лорис…
– Бывают такие роковые фатальности, – заметил Кейраз, по которому тем не менее пробежала нервная дрожь: иногда от слишком больших удач приходишь в ужас.
Англичанин собирался уже отпустить своего адъютанта. Он посмотрел на часы и сказал тихо Тремовилю:
– Через два часа… Что делать! На то война!
– Подарите мне минуту времени, – проговорил молодой человек.
– С удовольствием, но к чему?
Тремовиль был легкомыслен, эгоистичен. Но он был приятелем Лориса, за тот пассаж в Филипвиле у него не сохранилось к нему злобы, так как он не сознавал ясно, что происходило в то время в душе молодого человека. Да, наконец, бывают положения, где надо выручать. Сострадание бывает в сердцах самых беззаботных людей.
Он подошел к дивану, на котором сидела Регина, занятая конфиденциальным разговором с месье Маларвиком.
Он обратился к ней с поклоном.
– Смею ли я просить у маркизы, – прошу извинить меня, месье Маларвик, – одну минуту времени?
Она обернулась к нему.
– Сию минуту, месье Тремовиль.
– Маркиза, дело большой важности, прошу вас, – повторил Тремовиль глухим голосом.
Она слегка пожала плечами:
– Что вам нужно?
– Я буду просить вас несколько слов наедине…
– Тайна? О нет! Говорите громко, месье Тремовиль. У нас тут нет тайн друг от друга.
Тремовиль выпрямился, что-то в тоне Регины показалось ему обидным.
– Маркиза, я желал говорить тихо, потому что дело идет о жизни и смерти. Но раз вы не желаете этого, то знайте, что мой старый друг виконт де Лорис…
Регина встала вся бледная.
– Месье Тремовиль, я желаю, – проговорила она ледяным голосом, – чтобы здесь никогда более не было произнесено имя человека, который изменил интересам короля.
Этим все и кончилось. Тремовиль отошел. Генерал, который очень добродушно ждал, сделал знак своему адъютанту, что он может идти.
Знала ли Регина? Неужели гнев обманутой женщины довел ее до такой жестокости, что она сама произнесла приговор смерти человеку, которого она любила?
Сознавала ли она, что адъютант увозил с собой приказание о казни двух французов, которые нарушили капитуляцию?
Месье Маларвик снова продолжал начатый разговор, убежденный, что она его слушает, оттого только, что она была около него, а у нее в ушах звучали только два имени: Жорж, Марсель.
Чтобы стряхнуть уныние, какое овладело всеми, более ветреные снова заговорили. Велика важность в самом деле – два якобинца поплатились за свое безрассудство, и не такие виды видали!
Вторично появилась горничная Регины с встревоженной физиономией.
– Что там опять? – спросила Регина. – Записка?.. Давайте сюда. Она протянула руку за письмом.
Она развернула его и прочитала:
«Мадам де Люсьен. Умоляю вас именем всего для вас святого дать мне возможность с вами переговорить: ради Бога, не теряйте ни минуты. Молю вас на коленях меня выслушать.
Марсель!.. Она… посмела явиться к ней в дом. У Регины выступили на лбу капли холодного пота.
Конечно, она ее не примет, просто велит выгнать эту проклятую девчонку.
Но ведь она может и сама ее выгнать… Неужели она боится ее?.. Что за вздор!
Она разом решила: для нее будет удовольствием швырнуть ей в лицо весь свой гнев, все свое презрение.
Не обращая внимания на присутствующих, она встала и бессознательно, как лунатик, направилась к
