дверям, отстраняя тех, кто ей мешал пройти.
Она толкнула дверь.
Но едва она переступила за порог другой комнаты, как Марсель упала перед ней на колени и схватила ее руки:
– Спасите их… Спасите их… Если бы вы знали…
Регина в ужасе отступила, вырывая свои руки из рук молодой девушки с такой силой, что та почти упала.
И, не расслышав даже ее слов, она ее прервала:
– Что вам надо? Зачем вы здесь? Не смейте дотрагиваться до меня… Не смейте говорить со мной… Вы посмели пройти сюда… От таких нахалок всего дождешься…
Марсель, бледная, с распущенными волосами, изнемогая от усталости, так как бежала всю дорогу, смотрела на нее, подпершись одной рукой, распростертая на ковре. Она не узнавала ее. Под этой искаженной маской она не узнавала той молодой, красивой женщины, которую она видела мельком в тот вечер, когда она явилась перед своими противниками во всей прелести героини.
Регина продолжала, отчеканивая слова, с трудом переводя дыхание:
– Чего вы хотите от меня? Что общего между вами и мною?.. Убирайтесь, если не хотите, чтобы я велела вас выгнать…
Но Марсель была до такой степени полна отчаяния, что могла только проговорить:
– Вы, верно, не знаете – их убьют… убьют…
Она старалась при этом ухватить за платье Регину, которая все от нее пятилась.
– Убирайтесь, слышите, убирайтесь! – повторила Регина.
Марсель вдруг выпрямилась:
– Говорю вам, моего отца убьют… убьют месье Лориса.
Она смела называть это имя! Когда Регина услыхала его, у нее в сердце точно раскрылась рана.
Она вдруг расхохоталась безумным хохотом:
– Убьют месье Лориса! Какое мне дело защищать его, если можете, спасайте его – на то вы и любовница его.
И в это слово, которое никогда еще в жизни не произнесли ее уста честной женщины, она вложила все отвращение, все презрение.
У Марсели, ошеломленной подобным оскорблением, сперлось дыхание, но по своей непорочности она решила, что тут, вероятно, какое-нибудь жестокое недоразумение:
– Вы не поняли меня: я говорю о месье Лорисе, о вашем женихе!
– Моем женихе?
– Неужели я ошибаюсь, о Боже! Он мне сам говорил это сто раз. Он мне говорил, что он вас любит, что вы его любите и что вы дали друг другу слово.
Она говорила все это тихим, искренним голосом, она желала одного только – восстановления истины, защиты себя.
В ее голосе, в ее глазах, устремленных на Регину, было столько чистоты, правды, что у Регины явилось в душе что-то, похожее на сознание своей жестокости. Но под влиянием пароксизма страсти она не могла уже остановиться.
– Все это неправда! – воскликнула она. – Правда только то, что месье Лорис ваш любовник.
Марсель вскрикнула, закрыв лицо руками; это была пощечина, от которой у нее брызнули слезы.
Но как ни было велико ее страдание, она должна была говорить, время уходило.
– Не знаю, какие ужасные мысли преследуют вас, но клянусь вам, что я сказала вам сущую правду. Я здесь потому что мой отец и месье Лорис будут расстреляны… слышите? расстреляны. Я никого не знаю, никто не может помочь им, вырвать их из рук англичан, вы же, вы всемогущи… я вспомнила о вас потому, что часто слышала от месье Лориса, что вы добры, энергичны. Я сказала себе, что, любя его, как он вас любит, вы сделаете все, чтобы спасти его, и заодно спасете и моего отца, – вы же отвечаете мне каким-то ужасным, непонятным мне вымыслом. Их убьют! убьют!..
Она рыдала, вздрагивая всем телом.
– Если бы я могла вам поверить! – воскликнула Регина.
– Вы бы могли им помочь? Вы бы могли их спасти, и вы медлите, потому что думаете, что я лгу. Боже мой! Как могу я вам доказать всю правду моих слов… Говорю вам, что месье Лорис любит вас, обожает. Я ничто для него, первая встречная, которую он не дал в обиду, ребенок, которого он спас. Любить меня, да он и не подумал бы даже: его сердце полно вами.
Регина схватила ее за руки:
– Посмотрите мне в лицо и скажите, что вы его не любите.
– Клянусь вам… чем угодно. О Боже! разве я пришла сюда ради него? Я пришла сюда ради отца моего, моего доброго, дорогого отца, в котором вся моя жизнь. Я говорю о месье Лорисе потому, что он любит вас и вы его, но я думаю только о моем отце.
– Любите ли вы месье Лориса?
– Сказать вам, что я его ненавижу, я не могу. Он был чрезвычайно ко мне добр, на его глазах умер мой дедушка Картам, он сражался под начальством моего отца, он спас мне жизнь, я зову его братом!
– О, если вы лжете…
– Марсель говорит сущую правду! – раздался вдруг чей-то голос.
Вошел аббат Блаш и, обращаясь к Регине, сказал:
– Несчастная женщина! Что вы делаете? Разве Марсель способна на ложь? Взгляните на нее хорошенько… Разве сестра ваша Бланш Саллестен лгала когда-нибудь?
– Бланш? Моя сестра? При чем она тут?
– Она мать Марсели, а настоящее имя отца ее Жана Шена – Жан де Листаль… Я не говорил вам этого раньше, потому что знал, что на дне души вашей есть мрачная бездна ненависти и жестокости… Но вы столкнулись лицом к лицу… Она умоляет вас… о чем?.. Спасти ее отца, этого героя, этого честного человека, от ужасной, от позорной смерти… А вы подозреваете ее в любви к месье Лорису!.. Видно, что вы принадлежите к той семье, которая погубила ее мать без сострадания…
– Да скажите же ей, что месье Лорис любит ее! – воскликнула Марсель, которая по своему женскому чутью понимала, в чем кроется причина всего.
– Месье Лорис умирает за данное им слово, – заметил аббат, – он не способен на ложь.
Регина слушала с широко раскрытыми глазами. В ней точно вдруг проснулась совесть. Она схватила Марсель за руку и потащила ее в гостиную и, раскрыв дверь:
– Генерал, – обратилась она в лорду Кольвилю, – вы только что говорили о двух пленных: не правда ли, один из них Жан Шен, другой виконт де Лорис?
– Совершенно верно, маркиза.
– Они приговорены к смертной казни?
– Маркиза…
– Отвечайте мне – да или нет? Их убьют?
– Они приговорены военным судом.
– Какое мне дело? Слышите, я не хочу, чтобы их лишили жизни, я не хочу. В чем их преступление?
– Они нарушили капитуляцию. Они напали на мое войско из засады.
– Потому что до них не дошло приказание об отмене военных действий! – вмешался аббат Блаш. – Офицер, который вез депешу, был убит на Севрском мосту.
– Да, да,
