точности как в Русской Правде – легко могли оказаться в кабале. И дети полных холопов перенимали положение своих родителей. О свободе им думать не приходилось. Несколько иначе относились к детям, которые родились до наступления холопства. Например, разорившийся крестьянин прижил от жены сына, а потом подался в добровольные холопы, и родились еще четверо детей. В этом случае первенец считался свободным, и отец не мог продать его в кабалу, даже если бы этого захотел. Продажа – удел вольного человека.
Но волю можно было потерять и путем брака. «По робе холоп, по холопе роба», – гласило Уложение. Даже при сильном взаимном чувстве следовало сто раз подумать, прежде чем венчаться с холопом. В «Пошехонской старине» М. Е. Салтыкова-Щедрина есть сюжет из жизни крепостных: вольная Мавруша-Новоторка ради любви к крепостному пошла за него замуж, но вытерпеть жизнь бесправного существа оказалось ей не под силу. Понимая, что путь назад невозможен, Мавруша покончила с собой.
Лишь много позже была сделана уступка при таких неравных браках: дворянка, вышедшая замуж за дворового, статус свой не теряла. Правда, на мужа он не распространялся и на общих детей также.
Вопрос же холопских браков регулировался хозяевами (вспомним главу «Как женили крепостных»). С 1607 года действовал указ, где рабыням-девкам нельзя было оставаться незамужними после 18 лет, парням – после 20. Вдове полагалось скорбеть не больше двух лет, а потом снова идти замуж.
Венчать же Иосиф Волоцкий рекомендовал девиц с 12, парней с пятнадцати. При условии, что они не обещались принять постриг. «Не держа неженатых над закон Божий, да не умножится блуд», – рекомендовали законы и священники.
Но в XVII веке холопство претерпело изменения. Сначала была проведена перепись 1677–1678 годов, затем ввели нововведения в налогообложение. Получилось, что подати отныне должны были платить не только деловые люди, но и кабальные или полные холопы. Это уравнивание свободных и несвободных считают еще одним шагом к крепостничеству. Грань между крестьянами и холопами стиралась. Более того, со временем на холопов распространилась и рекрутская повинность. А в переписи 1718 года холопы и крестьяне, по сути, были обозначены без различий. В списки они вносились на равных и были облагаемы одинаковой податью. А ведь у полных холопов – по закону – не имелось собственности. Значит, спрашивать с них уплату было абсолютно бесполезно!
У Петра I был свой взгляд на свободных людей. Те, «кои шатаются без службы; государственной пользы от них надеяться не можно, только воровство», вызывали у него опасения. Для спокойствия в государстве следовало занять их работой. Так что с 1718 года и на протяжении еще шести лет в России велись преобразования, которые окончательно установили крепостное право. И понятие «холопство» исчезло.
Елизавета Петровна дело отца продолжила. «Положено было правилом, – писал профессор Московского университета Иван Дмитриевич Беляев, – всех вольных людей, не имевших возможности записаться в цех или гильдию, записывать за кого-либо в крепость… из платежа подушной подати… Таким образом, каждый дворянин мог иметь крепостных людей, только бы принимал платеж за них подушной подати».
Глава 23
Незадолго до отмены
В 1830 году Российская империя пережила потрясение: пришла холера. Эта болезнь, уже несколько десятков лет победно шествовавшая по Европе, проявлялась на наших рубежах лишь эпизодически. Но ситуация развивалась так быстро и остро, что 9 сентября 1830 года была создана «Центральная комиссия для пресечения холеры». Принимать меры поручили графу Арсению Андреевичу Закревскому.
Первым принял на себя удар город Тифлис. Количество зараженных и умирающих было столь велико, что горожане запаниковали. Многие кинулись собирать вещи, чтобы уехать подальше. Но эпидемия распространялась, и граф Закревский настоял на введении карантина: города полностью закрывались, прекращалась торговля. Обозы с продовольствием и другими товарами выстраивались у застав, ожидая позволения войти в город. Нарушения карались смертью. В любого, кто смел «перейти границу», было велено стрелять.
Москва столкнулась с холерой в сентябре. Город уже переживал эпидемию чумы 1771-го, когда поднялся народный бунт, и повторения власти не хотели. Поэтому из Петербурга в Москву приехал лично император Николай I и оставался в зараженном городе в самый сложный период – до седьмого октября.
Народные волнения могли возникнуть в любой момент, и предотвратить их следовало любым путем. Множились слухи, возникали самые невероятные теории, и по этой причине правительство приняло единственно верное решение: если не можешь подавить – возглавь. С 23 сентября 1830 года в Белокаменной стали регулярно печатать специальный информационный бюллетень, холерную газету. Выпускать ее приказал тогдашний московский генерал-губернатор князь Дмитрий Голицын (тот самый, который простил выпивоху-камердинера). Это позволило сдержать панические настроения. Но прибегли и к традиционному лукавству. Чтобы горожане не падали духом, о количестве заразившихся и погибших писали… не совсем верно, занижая цифры. Смертность, однако, была высокая – половина из заболевших.
Столичного жителя, однако, провести было трудно. Аристократы, с их многочисленными дружеско-семейными связями во всех высших кругах, моментально выведали, что к чему. Жители Петербурга знали правду и страшно боялись, что болезнь придет в их дома. Оптимисты надеялись, что эпидемия сойдет на нет к холодам, однако зараза не только не отступала, но уносила все больше и больше жизней. Перед новым, 1831 годом русский дипломат Александр Булгаков сделал полную горечи запись: «Холера и морозов не боится. Закревский сказывал вчера, что она жестока оказалась в Киеве; но ежели (чего Боже сохрани!) окажется у вас, то докажет великий аргумент, что болезнь есть сильное поветрие, против коего все оцепления бесполезны».
Оцепления и правда оказались нежизнеспособными, да еще и нанесли урон экономике. Осыпаемый проклятьями со всех сторон, в 1831 году граф Закревский подал в отставку.
Аристократы запирались в своих дворцах и особняках, оставляя сношение с внешним миром нескольким слугам. Другие переезжали в районы, казавшиеся им более безопасными. Распространилась карикатура: смерть стучится в дом дворянина, и ей отвечают: «Никого нет, простите!» Чтобы не умереть с голоду, письменно договаривались с поставщиками – как передать товары по нужному адресу. Пара-тройка крепостных выходила на своеобразную разведку, а еще собирала вести для господ. Часто такие сообщения превращались в бесконечные некрологи: умерли соседи, умерли лавочники, давно не видели на улицах слугу графа такого-то.
Холерная эпидемия в Петербурге началась зимой, но достигла апогея в апреле 1831-го. Как обычно, в народе сразу нашли виновных – поляки на этот раз. Почему именно они, объяснялось просто: в Польше произошло восстание, в котором чудом уцелел великий князь Константин Павлович, брат императора. Он успел покинуть Варшаву в сопровождении телохранителей и второй жены, Жанетты Грудзинской, а на подавление мятежа бросили графа Дибич-Забалканского. Генерал-фельдмаршал командовал недолго, в мае умер… от той же холеры. И великий князь Константин встретил смерть от злого недуга 15 июня 1831 года.
Польшу удалось усмирить. 26 августа новый командующий, граф Паскевич, прислал императору депешу: «Варшава у ног вашего императорского величества». Вручал победное письмо Александр Суворов, внук
