Ингеборг, понимала: это не так. И почувствовала, что ее сознание начинает мутиться.
— Идемте отсюда! — верная служанка схватила руку герцогини. — Вот только еще тут в обморок падать! Пошли, пошли!
И бормоча молитву, потащила Эльзу к лестнице.
Они до конца опомнились, лишь добравшись до донжона, затворив за собою двери и поняв, что оказались в относительной безопасности. Ни та, ни другая не сомневались: застигни их в потайном капище Паулос либо его стража — ничего хорошего ждать бы не приходилось. У Эльзы даже мелькнула мысль, что и Лоэнгрин не смог бы ее защитить в этом случае. Не смог бы или не стал бы?..
— Что же делать? — прошептала она, падая в кресло и бессознательно принимая из рук кормилицы чашку с горячим вином. — Что мне теперь делать?
— Бог ведает! — Ингеборг перекрестилась, пальцы у нее дрожали. — Теперь тут опасно. Не знаю, что они затеяли, однако мы обе видели, для кого они стараются!
— Я не буду участвовать в этом! — крикнула Эльза, ощутив в себе силу, которую дает только отчаяние. — Епископ Доминик сказал, что простить можно все, но не измену Господу. Раньше, пока я не знала, я имела право все терпеть, но теперь... Послушай, кормилица, мне нужно ехать в Антверпен, к епископу. Только он сможет разобраться в том, что тут творится. А если нужно, он известит об этом церковь и Папу. Я бы увезла и детей, но с ними быстро не доберешься, а если медленно, то меня догонят. Я даже думаю — стража бы не выпустила нас, вздумай мы тронуться в путь с детьми. И оставить их нельзя: Парсифаль на все способен. Что нам делать? Посоветуй!
Ингеборг задумалась. На ее лице читалось сомнение.
— Говори, кормилица! — взмолилась Эльза. — Не молчи!
Та посмотрела ей в глаза и улыбнулась.
— Ладно. Кажется, я придумала. В Генте у меня живет двоюродный брат с семьей. Он — кожевник, человек небедный. А детей у него — куча, жена их ему нарожала четырнадцать душ, и можете себе представить: все выжили! Старшему уже двадцать три, А последней дочке вроде бы сейчас четыре. И младшие двенадцать детей живут в доме родителей. Ну, где двенадцать, так и еще троим место найдется, а соседи и не приметят. Вот к ним-то я и поеду. Двоюродный брат — хороший человек, не откажет принять нас. А если вы еще и дадите мне с собой денег...
Эльза бросилась к шкатулке:
— Золота очень мало. Почти все у Лоэнгрина, но ключа от его ларца у меня нет. Возьми, что есть! И еще вот это.
Она подала кормилице длинную золотую цепь, серьги с изумрудами и большой золотой перстень с крупным рубином.
— Вот. Остальное заберу с собой — мне тоже может понадобиться. Скажи своему брату, что я его озолочу, когда все закончится. Если закончится хорошо. Но как ты уйдешь с детьми незаметно? Кругом стража проклятого грека!
— Какой он грек, такая у него и стража! — презрительно хмыкнула кормилица. — Дураки они. Я придумала кое-что. На рассвете мост опустят — из деревни должен приехать воз с оброком. Зерно. И еще придут крестьяне с птицей и яйцами. А с возами и крестьянами — всегда много детворы: вдруг господа чем-нибудь угостят. Я и думаю: если девочкам постричь волосы да переодеть в простые рубашонки, сойдут за таких ребятишек и они. И я под крестьянку оденусь, наверчу на голову какое-нибудь тряпье да как следует выпачкаю лицо и ноги. И малыша возьму — простолюдинки всегда с собой таскают сосунков: куда ж их девать? Ну а за пять-шесть золотых монеток возчик вывезет отсюда не только что нас — хоть коня его милости вывезет! Вот вы — другое дело, вам придется уехать самой. Стража Паулоса не очень знает в лицо меня, а с чумазой рожей не узнает вовсе. Но вас они отлично помнят, и им наверняка приказано следить пуще глаза, чтоб вы никуда не девались.
— Но меня же не запирают! — возразила Эльза. — Я вот в Гент на целый день уехала, и ничего... Значит, могу просто отправиться верхом — будто бы на прогулку. Тоже на рассвете. Теперь только нужно молиться, чтобы до рассвета не вернулись Парсифаль с Лоэнгрином.
— Не до рассвета, — вздохнула Ингеборг. — Надо ведь еще, чтоб оброк сосчитали, раньше крестьяне не уйдут. Но будем надеяться. Девочки ваши умницы, играть любят пуще всего, я им скажу, что это — игра такая, и они все, как нужно, сделают. А уж мне совсем легко, я же и так деревенская. Если будут свои и признают меня — так тем паче не выдадут.
Эльза рассмеялась. Теперь, когда нужно было действовать, ей сделалось легче. Да, то, что они задумали, было очень опасно. Но сейчас она понимала: оставаться, когда здесь, в ее родовом замке, затевалось нечто чудовищное, еще опаснее. Даже если ей и детям пока ничто не угрожает, кто знает — что произойдет завтра, послезавтра? Нет, прочь отсюда, прочь!
Мысль о муже, воспоминание об их любви пронеслись тенью и пропали. И Эльза ощутила: ей стало настолько легче от того, что теперь у нее есть право не любить его...
Глава 7
Сила ненависти и сила любви
Либен шел уверенной рысью, словно и не обращая внимания на скверную дорогу. Накануне пролились дожди, и хотя вода во впадинах и рытвинах уже почти высохла, земля оставалась рыхлой, а местами даже скользкой. В лесу, где солнечные лучи не пробивались сквозь громадные кроны вязов и дубов и почти всюду царила тень, оставались еще большие лужи, которые фонтанами разбрызгивались из-под копыт.
До вечера было далеко, но и до большой проезжей дороги, вдоль которой уже не тянулась густая чаща, а шли поля и встречались редкие поселки, тоже оставалось не менее двух часов
