езды, поэтому Эльза радовалась быстроте своего коня. Либен к тому же отличался спокойным нравом. В лесу многие лошади начинают вести себя нервно: шорохи, запахи, крики птиц, — все это тревожит их и порой заставляет плохо повиноваться всаднику, особенно если его руке не хватает мужской твердости. Но Либен скакал через чащу невозмутимо и ровно, будто вокруг простирались окрестности родного замка.
Выехав утром, герцогиня Брабантская, как и надеялась, за день одолела большую часть пути до Антверпена. Можно было выбрать людную окружную дорогу, но это было бы куда дольше. А ей хотелось еще до заката оказаться за надежными стенами монастыря.
В душе Эльза не переставала радоваться выдумке Ингеборг, которой удалось благополучно уехать на крестьянской телеге вместе с детьми. Сельской ребятни действительно явилось много, и стража совершенно не обращала на нее внимания.
Повезло и самой Эльзе. Едва она отъехала от замка и повернула в сторону заросшего лесом холма, как на дороге, со стороны реки, показались всадники. По развевающемуся белому плащу и облаку светлых волос она узнала Лоэнгрина.
Будь он один, возможно, чувство долга толкнуло бы Эльзу вернуться, остановить его, объясниться. Но рядом с герцогом скакал его отец, и у молодой женщины не шевельнулось даже тени сомнения. Поговорить с Парсифалем? Только не это!
Теперь они знают, что ее в замке нет. Придворным дамам герцогиня сказала, что вновь едет в Гент, в церковь. Кроме Ингеборг, она не доверяла никому из женщин: две дамы из четырех, входивших в ее свиту, открыто любезничали с Паулосом, две другие намекали Эльзе, что он вовсе не плох. Конечно, они уже передали ее мужу, что хозяйку вновь потянуло послушать проповедь епископа Доменика (к счастью, в замке еще не знают о его отъезде!). Но вечером Лоэнгрин наверняка захочет повидать детей — и тогда обнаружится исчезновение малышей. И станет ясно, что Эльза тоже сбежала. Слава Богу! Пускай думают, что она увезла дочерей и сына с собой. Тогда кормилица успеет их укрыть.
Косые лучи солнца, проникая сквозь зеленую завесу, временами попадали Эльзе в глаза, ей приходилось заслоняться: всадница боялась на миг ослепнуть, не заметить нависающую над тропой дубовую ветку и, ударившись об нее, выпасть из седла.
Обширная дубовая роща сменилась бором, но меж сосен мелькали осины и липы. Липы в это время года цвели, распространяя кругом пьяный запах тонкого медового настоя.
Внезапно Либен коротко заржал. Его уши нервно шевельнулись, он вскинул голову, и Эльза заметила, как раздулись резные ноздри коня. Это было совсем на него не похоже.
— Что случилось, мой дорогой? — спросила всадница, проводя рукой в тонкой шелковой перчатке по светлой гриве скакуна. — Что такое ты услышал или учуял?
В ответ конь вновь издал глухое резкое ржание и остановился, мелко переступая ногами, фыркая и храпя.
— Да что с тобой происходит? Либен, мне это не нравится! Вперед!
Эльза дала коню шпоры, что делала редко, щадя своего любимца. Тот рванулся с места, проскакал немного, вновь встал и вдруг, захрапев, поднялся на дыбы. Каким-то чудом всадница удержалась в седле, что есть силы сжав поводья. Она знала: ее конь не мог просто взять и взбеситься. Значит, рядом затаилась какая-то опасность.
И почти сразу поняла какая. Недалеко, в расплывчатом полумраке чащи, послышался тонкий протяжный вой. И сразу семь-восемь голосов ответили таким же воем.
— Матерь Божия! Волки! — прошептала Эльза.
Волков в этом лесу водилось много. Но с другой стороны, летом они редко бывают опасны. И еще реже нападают на человека днем. Но герцогиня была дочерью страстного охотника, часто охотилась и сама. И она знала, что означает этот одинокий призыв вожака стаи и ее многоголосый ответ: стая шла по следу добычи. А реакция коня очевидно показывала, кто был сейчас избран добычей...
Переведя дыхание, Эльза попыталась взять себя в руки и определить, с какой стороны послышался вой. Вроде бы, сзади. Но если так, отчего Либен отказывается скакать вперед?
Вой повторился, и теперь стало слышно, что долетает он слева. Ответили ему уже не семь-восемь, а не менее двадцати голосов, причем звучал этот хор и слева, и справа и... неужели впереди? Выходит, идя по следу всадницы, волки обогнали ее?
Плохо понимая, что делает, Эльза развернула коня. Либен, на этот раз послушный посылу, помчался по дороге вихрем, его не нужно было погонять. Но вот он опять шарахнулся, замер, и герцогиня увидела, как в густой тени, снова впереди нее, сверкнули зеленые вспышки голодных волчьих глаз.
Волки вели себя странно. Если бы она могла думать спокойно, то поняла бы это. В лесу, где летом так много добычи, они выбрали человека, да еще скачущего верхом на коне, с которым так просто не сладишь. И шли они не просто по следу, а окружая со всех сторон, словно бы зная, как может повести себя всадница.
Эльза вновь развернула вспять коня, который все еще слушался ее, хотя мощное тело Либена напряглось и дрожало под седлом. Теперь она поскакала уже не по дороге, а прямо через чащу, не разбирая пути и низко припав к конской шее, чтобы ветви не хлестали по лицу, не выбили из седла.
В лесу темнело. Темнело быстро, будто и солнце, сговорившись с волками, быстрее обычного опускалось к горизонту. И все отчетливее в обступающей тьме, с разных сторон изумрудными вспышками возникали волчьи глаза.
«Может, это оборотни?» — мелькнула у Эльзы жуткая мысль. Вскоре она поняла, что преследующая ее стая растет. Волков становилось все больше. Кругом выли уже не менее полусотни зверей. Должно быть, к одной стае присоединилась вторая, потом третья. Но ведь волки так не охотятся!
Похолодевшими губами Эльза твердила молитву и продолжала понукать коня, который невероятным образом пока что находил дорогу среди сплошных зарослей.
Но вот он споткнулся один раз, второй.
Потом внезапно Либен снова взвился на дыбы: ехать было уже некуда. Впереди громоздился завал, образованный несколькими давным-давно упавшими деревьями, на которые ветер нанес землю, ветки и сухую
