часов…
Севастьян, сидя в лодке, созерцал берега и проплывающие сопки, плыл и размышлял: «Как неожиданно всё образовалось. Не верится, но факт-то налицо — золото при мне, и поднял его с реки Хоньикан, вот оно у меня, — Севастьян запустил руку в карман и нащупал самородок, — вот оно — частица клада земного. Частица, но какая! Вернусь в Олёкминск, пред людьми открываться не престало, кого зависть обуяет, начнутся расспросы, пересуды, а то и кривотолки, дойдёт до исправника, а тому что, только повод дай — допытываться станет, докажи, что не украл, а скажи не украл, так найдутся указать неправду — у них похитил. Нет, здесь надобно разумно поступить, скрыть до времени, а опосля по закону уладить, коль дело пойдёт. Перво-наперво объявлю, мол, желание имею и хочу землю застолбить на поиски и промывку породы, не открываясь и не показывая преждевременно дорогую находку… А людей подобрать можно, есть такие, среди таких же, как я, охотников и сговорю. Двоих, троих не боле, а там видно будет. Вон Димка Сохин, Пашка Сушков чем не люди, без дурных мыслей в голове, ровные по натуре. Сейчас, поди, уже из тайги вышли, сети чинят, на рыбную ловлю намётки прикидывают, а тут заверну им такое, глаза ко лбу выкатят. Одним словом, есть с кем дело ворошить… Одно беспокойство — только бы исправник добро на поиск и регистрацию земель дал… Хотя моя безграмотность в законах писаных и подвести ж может. Откуда мне знать порядки царские, коли о них нигде не читал, а он власть местная всяко повернуть вздумает. Может, его соболями задобрить?.. Наслышан: ведь берёт исподтишка окаянный мзду, берёт, и совесть не гложет…»
Возвратившись в Олёкминск, Севастьян вытащил лодку на берег и привязал, после чего направился в посёлок. Прежде чем ступить на порог своей избы, первым делом заглянул в лавку купить спиртное, коим торговал местный торговец наряду с иным товаром. Денег с собой не было, отпустили под твёрдое слово. Порой за любую покупку расплачивались шкурками белки или горностая, больше ценился соболь, и это было выгодно любому скупщику. Пушнины у Севастьяна было в достатке, и у него не болела голова, что может оказаться должником пред кем-либо. Но к чему почти задаром давать пушнину, коли при дешевизне алкоголя лучше расплатиться несколькими десятками копеек. Вот и сейчас, получив две косушки водки, заверил продавца: завтра до полудня расплатится деньгами. Взял водку не для пьянства, а выпить с устатку после длинной утомительной дороги, да и угостить товарища, коли какой в гости заявится.
В лавке всегда стояла большая пузатая бочка спирта, доставляемого хозяину то из Якутска, то с верховьев Лены. Говорили, что сей товар на Русь шёл из-за границы, а кто молвил — из дальних губерний и развозился поставщиками-торговцами по волостям и уездам, уж больно выгодно было с ним заниматься — хорошую прибыль приносило. Зимней санной или летней гужевой дорогой по тракту до Усть-Кута. А летом уже большой водой по реке Лене на беспалубных, крытых многовёсельных каюках, достигавших до семи саженей {2} по длине и пять, а то и шесть аршин по ширине, или больших парусно-вёсельных лодках спирт, как и иной груз, доставлялся до Олёкмы. Купец-лавочник Феофан Руснак приобретал спирт под скупленную у местных охотников и у заезжих тунгусов пушнину, а в лавке разводил его до крепости водки и продавал на разлив, кто-то брал чистый. Кому шкалик, кому чарку, бутылку, штоф {3}, а иные покупали и четвертями — у кого какой расчёт имелся. Порох, картечь и пули, ружья также имелись в лавке, по ним шёл обмен только пушниной, причём купец придирчиво осматривал выделку, старался не прогадать в выгоде. Интерес у предприимчивых людей возрос к Олёкминскому краю, тому причина была не только высокого качества пушнина, но и золото, найденное и добываемое в таёжных ключах, и маломерные суда гораздо чаще, чем десять-пятнадцать лет назад, начали появляться здесь — завозили товары для сбыта, наряду с пушниной имели желание заполучить и жёлтый металл.
Открыв дверь своей избы, Севастьян у порога снял с плеча ружьё, мешок, всё положил на пол. Глянул на угол с образами, перекрестился, переоделся и растопил печь. Не для того, чтоб согреть помещение, а чтоб изба живой дух и уют приняла.
Сидел и смотрел на огонь, думал о завершившемся пройденном тяжком пути, о долине Хомолхо, о Хоньикане, а вспомнив его свадьбу, улыбнулся. Достал из кармана самородок, от огня он заблестел по-особому — заиграл жёлтым металлическим оттенком, отчего на душе Севастьяна стало легко, а тело покинула усталость.
Налюбовавшись золотом, решил спрятать его в погребке, устроенном под полом избы, закрывающемся массивной крышкой в уровень половиц. Здесь он хранил приобретаемые по осени у местных крестьян картофель, огородные и лесные соления. Используя укромную нишу, он и схоронил свою ценность, предварительно завернув её в суконную тряпицу…
В контору исправника Севастьян пошёл через день, два дня и ночь обдумывал, как и с чего начать разговор. Задумка особая, для него новая и несвойственная его обычному ремеслу.
— Зачем пожаловал, Перваков? — первыми словами встретил Ряженцев, как Севастьян перешагнул порог.
— Вопрос, уважаемый Святослав Романович, имеется, ноги и принесли меня к вам.
— Что ж за вопрос? С челобитной какой, али на тебя напраслину навёл кто?
Помощник с секретарём, глянув на молодого человека и не проявив к нему интереса, продолжали листать бумаги и что-то писать.
— Нет, слава Богу, ни то и не другое. Задумка имеется, Святослав Романович.
— Чего там надумал? Выкладывай, коли пришёл. — Ряженцев пальцами правой руки поправил усы и пристально всмотрелся в посетителя.
Смутившись, но тут же оправившись, Севастьян начал:
— Золото в ключах люди ищут, по всей Олёкме и далее ходят. Приезжие и те туда же…
— А тебе что до этого? Каково до них? — перебил Ряженцев и вскинул свои чёрные брови, отчего у Севастьяна душа заколебалась.
— Так приобщиться желание имею, ежели разрешение дадите.
— Хм, и на кой тебе этакое беспокойство? Ты ж зверолов, пушниной промышляешь, аль денег не хватает?
— А кто ж откажется от запасу на жизнь, всяк охочий до этого, медведь и тот жир на зиму копит.
— Да знаешь ли ты, каковы обстоятельства с промыслом золота? Я вот скажу: и не ведаешь. То ж не силки, чтобы в них пушнина попадала, а тут люд тысячами квадратных саженей и толпами землю перекидывают, а проку шиш — кто пустой бродит, кто золото по крупицам собирает, а хозяева
